Принесли напитки и разговор продолжился.
Иван несколько мгновений любовался прозрачностью воды в стакане, когда же Лоранс произнесла имя вампира, златовласый юноша вскинул на неё быстрый взгляд, а затем продолжил слушать её рассказ, с задумчивым видом попивая воду.
Граф слушал с интересом, но постепенно в его взгляде всё более отчётливо виднелось разочарование – из уст девушки он не услышал ничего полезного для поиска вампира, и лишь когда она выложила записку с адресом, он заметно оживился и немедленно ухватился за эту информацию, как за единственный и верный шанс настичь добычу. Он быстро выпил свой кофе и тут же собрался отправиться по указанному адресу, предложив Лоранс составить ему компанию, чтобы стать не то помощницей в этом деле, не то просто приманкой для вампира.
Луи немедленно встал из-за стола, предлагая девушке последовать за ним, либо остаться и продолжить разговор с Иваном. Конечно, он оставил ей право выбора, и теперь ей надо было определиться.
Она собиралась навестить вампира в любом случае – с Гронотом или без него, потому что чувствовала необоримое желание пойти, не смотря на всю опасность этой авантюры. А с графом это, конечно же, было бы безопасней, Лоранс почему-то не сомневалась, что он не допустит, чтобы с ней случилось что-то ужасное.
Но в то же время, Лоранс очень хотелось закончить разговор с юношей, который так заинтриговал её своим рассказом о знакомстве с её покойным мужем.
Девушка наблюдала, как Луи Гронот направился в сторону выхода, он лишь ненадолго задержался, чтобы переговорить со своим знакомым, доктором, всё ещё сидевшим за столиком у окна, а затем вышел из кабаре, не оглянувшись. Она не знала, будет ли он ждать её на улице и как долго. И если даже он ждать не станет, то записка с адресом осталась лежать на столе, найти этот дом будет не сложно…

Из размышлений её вывел вопрос Ивана, который поинтересовался природой перенесённой ей болезни, и почему та так отразилась не её внешности. Лоранс немного удивилась такому выводу, сама она никогда не задумывалась, что все эти изменения, которые она чувствовала, могли стать следствием именно болезни. И вот теперь она действительно начала понимать и припоминать некоторые странные вещи. И самый последний вопрос Ивана совсем поразил девушку. Ей потребовалось несколько минут, чтобы собраться с мыслями для ответа. А потом она рассказала свою странную историю, считая вопросы собеседника не праздным любопытством и способом поддержать разговор, а именно искренней заинтересованностью этой историей.

- Странной была не только моя болезнь, но и вся история жизни с доктором. Я была слишком молода, когда очутилась под его опекой, я не могла ещё тогда понять его истинные мотивы. Я приняла его любовь за настоящую и поверила, что он сделает меня счастливой, вышла замуж за него, сама не чувствуя в ответ ничего, кроме благодарности за заботу. А потом увидела, как он изменился. Он был одержим мной. И все эти странные опыты, которыми он увлёкся… Постоянно делал какие-то снадобья… Вот и Вы говорите, что приходили к нему за чем-то необычным. – Тут Лоранс недоверчиво взглянула на молодого человека, словно подозревая и его в каких-то тёмных умыслах. После небольшой паузы она всё же продолжила. – Я теперь начинаю подозревать, что он опоил меня чем-то… сейчас я вспомнила, как он давал мне разные отвары, говоря, что они очень полезны для поддержания здоровья… А потом я ничего не помню, всё было как в тумане. А когда я неожиданно очнулась однажды утром, мой муж уже покинул этот мир. Я не видела его похорон, я тогда ещё была очень слаба. Мне потом рассказали слуги, что его нашли в кабинете с ужасной гримасой, застывшей на лице. Никто не знает, что там произошло... Как только мне стало легче, я покинула тот дом и вернулась в дом родителей. А потом я начала замечать все эти странные вещи. Мои чувства очень обострились с тех пор. И да, вы правы – я изменилась внешне…

Выпалив всё это, Лоранс вдруг испугалась, что рассказала совершенно незнакомому человеку сокровенные вещи, о которых ни с кем не говорила ранее. Она даже себе не до конца отдавала отчёт во всём, что же произошло тогда на самом деле. И вот теперь он всё знал про неё. Но, глядя сейчас в его глаза, она начинала понимать, что он всё знал про неё и раньше, догадался каким-то непостижимым образом, и понимал во всей этой истории даже гораздо больше, чем она сама. Поэтому она спросила:

- Месье Иван, вы что-то знаете о моём муже такое, что утаилось от меня? И может быть, вы знаете, что именно произошло тогда со мной? Почему я стала такой?.. Меня это пугает…

Иван Лисовски аккуратно и медленно пил из своего стакана, то и дело поглядывая на содержимое, словно в воде отражались какие-то, одному ему видимые, образы. Его глаза искрились интересом, и взгляд стал слегка похож на лисий - лукавый и внимательный.
Девушка также отпила из своей чашки чёрный кофе, обдумывая слова Ивана и то, что следует сказать в ответ на них. Она и так уже открыла слишком много личного, но теперь не было смысла таить всё остальное, этот парень с хитрым взглядом весьма располагал к откровенности.

- Вы открыли мне совершенно иную сторону. Оказывается, я совсем не знала своего мужа и не догадывалась даже, как важна была его нетрадиционная медицина для безнадёжных больных. Что ж, тогда у меня есть повод им гордиться…
Кровь мою он брал не раз. А потом, когда болезнь одолела меня, я была полностью в его власти и не помню, что со мной происходило. Но что-то мне подсказывает всё же, что он со мной обошёлся не так уж благородно… Моя душа не на месте с тех пор, она словно больше не принадлежит мне… Последствия чахотки отразились бы скорее на моём теле, причём не в лучшую сторону, но здесь же всё наоборот.

Девушка положила руки на стол, слегка подавшись вперёд, поближе к собеседнику. Она изящным жестом погладила одну руку другой, любуясь матовой бледностью своей кожи, словно светящейся изнутри. Затем продолжила, глядя прямо в глаза Ивана:

- Я вижу, как я изменилась. И я меняюсь с каждым днём, я чувствую это и не знаю, какой буду завтра. Вы правильно сказали – ночь мне по нраву больше дня, и меня привлекает всё необычное и тёмное. Сегодняшний вечер мне помог увидеть это. А ваш рассказ открыл завесу тайны, которую я не могла постичь сама - мой муж обладал навыками колдовства. Теперь я уверена, что он сотворил что-то ужасное со мной, хоть это было не со зла, а от страсти… Как я уже говорила, замуж я вышла лишь из благодарности. Я была слишком молода и неопытна, и даже не знала, что из себя представляет семейная жизнь… Потом он, конечно, понял, что во мне нет той страсти, что горела в нём. Он испугался, что узнав смысл любви, я стану искать её на стороне, а не в объятиях старика…
Один умный человек сказал: если тело чего-то страстно желает, оно непременно купит это и заплатит душой. Мой муж продал свою душу Дьяволу за обладание моим телом. Но расплачиваться мне придётся…

Она вновь откинулась на спинку стула и тихо, даже как-то обречённо, проговорила:

- Сегодня, когда я поняла, что повстречала настоящего вампира, я не испугалась, как должна была бы, а совсем наоборот – хочу продолжить наше опасное знакомство. И даже если бы ни вы, ни граф Гронот, не подошли ко мне и не стали расспрашивать о нём, я всё равно собиралась отправиться по адресу, указанному в записке. Это очень глупо, я понимаю. Но ничего не могу с собой поделать, я должна идти…

Лоранс уже не надеялась, что граф Гронот до сих пор ждёт её на улице. Та поспешность, с которой он покинул кабаре, ясно давала понять, как ему не терпелось поскорей добраться до вампира. Взглянув ещё раз на адрес, девушка поняла, что путь предстоит не близкий, дом Лакина Ириарте находился в другом районе города, а на улице уже практически наступила ночь. Конечно, найти экипаж не составит труда, но всё-таки отправиться туда не в одиночестве было бы разумней. А потому, она спросила у Ивана:

- Мне показалось, что вас тоже интересует персона вампира. Возможно, вы захотите присоединиться к моей безумной идее – отправиться к нему прямо сейчас? Конечно, вы не обязаны это делать, затея опасная, но я была бы рада такой компании.

Отредактировано Laurence (2011-07-01 10:58:18)

Видимо муж Лоранс сумел заработать себе безупречную репутацию среди своих клиентов, потому что молодой господин Лисовски был уверен в его непорочности и том, что доктор не мог бы сделать ничего неподобающего по отношению к своей воспитаннице и впоследствии жене. Иван знал многое, но он не знал, каким был этот человек на самом деле – когда оставался наедине с полностью зависевшей от него женщиной. Впрочем, у Лоранс не было желания не только рассказывать об этом, но даже и вспоминать. В том, что её муж был настоящим злодеем под маской лекаря, она не сомневалась, но убеждать в этом других не стоило – зачем портить добрую память и своё имя.
В ответ на свой рассказ девушка услышала от собеседника странную фразу, произнесённую излишне шутливым тоном и содержащую лишь полунамёки. Смысл сказанного остался для неё загадкой, поэтому она решила уточнить:

- Я не совсем поняла, что вы имеете ввиду про кровь? Что за эксперименты?

Ответ на свой вопрос девушка надеялась получить по дороге, потому что молодой человек принял её предложение о ночной прогулке и любезно согласился сопровождать её до дома вампира. Он тот час же встал из-за столика и, расплатившись, отошёл попрощаться со своими знакомыми.
Лоранс тем временем вновь свернула бумажку и убрала её в карман, на всякий случай.
Свой кофе она допивать не стала, и без него её сонливое состояние как рукой сняло – её охватило волнительное ожидание приключения, опасного - да, но очень интересного.
Месье Лисовски вернулся к столику девушки и любезно предложил ей руку, помогая встать из-за стола, а затем сопроводил к выходу из кабаре.
На улице оказалось уже довольно темно и прохладно. Город готов был упасть в объятия ночи. Лоранс прекрасно видела всё вокруг в сей поздний час и потому не боялась темноты тем страхом, что рождается от неизвестности того, что может быть скрыто от глаз, а когда всё видно, как на ладони, то и бояться неожиданностей нет смысла, тем более, что рядом с Иваном она чувствовала себя в безопасности.
Свежий вечерний ветер доносил аромат цветущих садов, сдувая запахи табачного дыма и винных паров кабаре, впитавшиеся в одежду и волосы девушки. Не успели молодые люди выйти во двор, к ним незамедлительно подъехала карета.

===> улица Муффтар

Отредактировано Laurence (2011-07-01 19:07:13)

[Начало игры]
Всего один шаг ведет нас в новые, неизвестные и бесконечно меняющиеся миры. Всего одного движения достаточно, чтобы раз и навсегда изменить свою жизнь. Всего одной мысли хватит, чтобы оттолкнуться от себя прежнего и стать кем-то иным, более совершенным - стать обитателем тех самых новых миров, от которых обычных людей отделяет всего один шаг.
Каждый раз входя в зал кабаре, наполненный ароматами дорогих духов, дымом от бесконечных сигарет и трубок, зал, где ни на секунду не стихали беседы и смех, Шанталь чувствовала, как из обывателя превращается в существо возвышенное, шагающее в ногу со временем. Признаться, девушка никогда бы и не подумала, что когда-нибудь окажется в этом удивительном и невероятном месте - даже в роли посетительницы. Но судьбы иногда складываются так, что обратный путь отрезается со стремительностью проносящейся по небу кометы. Но наша героиня никогда не жалела о содеянном, нет - она вообще ни в чем еще не успела раскаяться в своей непродолжительной жизни. Именно поэтому Шанталь выпорхнула из гримерной, полная сил для грядущего представления. Человеку, никогда не тонувшему в овациях зрителей, сложно было понять, почему каждая из танцовщиц с таким упорством рвалась на сцену, стремилась сделать каждый миг своего выступления незабываемым и зажечь в глазах посетителей огонь, с которым они после возвращались к своим обычным делам, овеянные ореолом вдохновения. Ловко просочившись через посетителей, девушка направилась прямиком к ее излюбленному столику неподалеку от сцены, откуда открывался вид на все происходящее в кабаре. Уникальность этого заведения Шанталь почувствовала сразу же; впервые перешагнув порог "Черного кота" сложно оставаться в стороне от оживленных бесед, продолжительных споров, в стороне от легкости и веселья, что струились вокруг. Сама Ларивьер сравнивала место своей работы (а может и целой жизни) с огромным театром, где каждую ночь разыгрывали новую пьесу с новыми ролями. Ни один вид искусства не был столь мимолетно прекрасен как те, в которых ценился каждый миг: новые интонации в спетом романсе, новые трактовки сюжетов театральных пьес, новые моменты в полюбившемся танце. Наверное, именно поэтому свежим ветром новаторства чаще веет от всего того, где необходима актерская игра. В "Черном коте" играли все: усталые дельцы сбрасывали маски и становились развязными шутниками, эксцентричные поэты наслаждались мигами, когда в атмосфере прямо-таки парили музы. Но балом заправлял именно ворох кружев на сцене, вскинутые к потолку носочки, звонкий смех и чарующая мелодия, которую можно было слушать до бесконечности.
Шанталь тепло улыбнулась знакомому официанту, который расторопно поставил перед девушкой привычный бокал легкого красного вина. Сегодня была такая ночь, когда девушка по-настоящему хотела открыться всему этому миру кабаре с ароматами табака и пряных духов, чтобы впитать в себя всю его атмосферу. Ко всему разочарованию Ларивьер, калейдоскоп знакомых был исчерпан. Да и сам официант откланялся и удалился обслуживать посетителей. Шанталь поморщила нос и осмотрелась еще раз, надеясь на то, что краем взгляда зацепит хотя бы кого-то, с кем можно было провести время перед выступлением. Никого. "-Славно, - мысленно усмехнулась девушка, пригубив вино. -Когда не хочется ни с кем разговаривать - все знакомцы и незнакомцы вращаются вокруг словно надоедливые мухи. Когда они нужны - никого. Все. Прах, пустота. Будто бы и вымерли все.
Ждать Шанталь не любила. Не любила ли, не умела ли - в тот момент это не играло ровным счетом никакого значения, ибо настроение у девушки постепенно из приподнятого переходило в состояние обиды на весь мир. Ларивьер пожалела, что не захватила с собой из гримерной карты, которые могли бы хоть как-то развеять ее скуку. Вот почему девушка вернулась в пыльную комнату за привычным "инструментом".
За время ее отсутствия не изменилось ровным счетом ничего - все те же незнакомые лица. Удивительно. Но даже завсегдатаи "Черного кота", казалось, решили этим вечером остаться в уютных домах. Отточенными движениями Шанталь начала извлекать из колоды карты. Не гадая, нет. И даже не задавая вопросов. Признаться, сама девушка не смогла бы ответить, если бы кто-то спросил, что на них элементарно изображено. Ларивьер отстраненно подумала о том, что пора бы и наведаться к приемной матушке в "Двор Чудес", где та поселилась несколько лет назад, успешно избежав поимки жандармерией. Карты перемешивались, выстраивались в ряды и колонны, вырисовывали на ткани стола ромбы и солнца - Шанталь же зачарованно смотрела на картинки, позабыв о том, где находится сейчас.

Казалось, что Шанталь сейчас не только не видит ничего вокруг, но и не слышит тоже: лишь только тихий шелест плотного картона, соприкасающегося с гладью стола, был достоин внимания девушки в данный момент. Карты соприкасались друг с другом, вновь собирались в единое целое-колоду, а после стремительно отлетали друг от друга, ведомые бледной рукой девушки, словно от ударов. Старая цыганка всегда говорила, что ни в коем случае беспокоить карты без определенной цели нельзя, иначе гадающий рискует навлечь на себя проклятие. Ларивьер, будучи не столь суеверной, каждый раз благополучно забывала об увещеваниях матушки, поэтому и в этот раз никакой цели у нее не было. Разве что развеять скуку. Выходить на сцену сейчас Шанталь не была должна - ее "смена" наступала через несколько танцев, вот почему нормандка бестолково убивала драгоценное время на, казалось бы, глупое занятие. Знакомых по-прежнему не было. Впрочем, сама Ларивьер уже давно перестала поднимать глаза на публику - если бы кто и захотел разбавить ее одиночество, то сам бы подошел, не так ли?
Неожиданно прозвучавший за спиной голос заставил девушку вздрогнуть. Нормандка почувствовала, как по коже гарцующими стадами пробежали полчища мурашек, а кровь резко прилила к щекам, окрашивая их румянцем. Поначалу она подумала, что все-таки не стоило доставать сегодня колоду и что это кто-то из мира иного решил сделать ей последнее предупреждение. Пульс резко участился - не каждый день доведется испытать потрясение подобного рода. Шанталь повернула голову на источник звука и увидела, что за спиной находится все-таки не призрак и не тень, а вполне обычный человек. Она едва успела подавить тихий вздох облегчения - всяко лучше, чем обещанное цыганское проклятье. Странно, но девушка даже не услышала, как он подошел. Привычным движением собрав карты с сукна, нагревшегося от резкого соприкосновения с проведенной рукой, Ларивьер ладонью закрыла изображенные на Таро арканы, чтобы любопытствующий не смог увидеть, что же все-таки показывали зашифрованные в рисунках цыганские законы.
-Не нам решать судьбу раскладов, м'сье. Но раскладам вершить судьбы людские, - мелодично ответила Шанталь, разворачиваясь к незнакомцу. Слегка склонив голову набок, девушка посмотрела в его глаза, но моментально отвела взгляд в сторону сцены, ибо слишком непривычен был цвет радужки. Быть может это и было просто неприличным, однако Ларивьер редко когда задумывалась об этичной или нравственной стороне своих поступков: для этого у нее никогда не хватало ни терпения, ни желания. -Сейчас они говорят о смерти и шуте, - последнее слово она едва заметно подчеркнула интонацией, -Через минуту станут шептать о погибели шута, ну а еще через пару мгновений и вовсе закричат, пытаясь предупредить мир о шуте, несущим маску смерти. Так чему же верить?
Девушка с некоторым любопытством и долей бесцеремонности рассматривала стоящего перед ней, как обычно рассматривала любое новое для нее лицо, появившееся в "Черном коте": как новую картину известного художника, судьбу которой должна была решать исключительно публика - стать ли ей признанной на долгие годы или же раствориться в оглушительном освистывании толпы, не желающей воспринимать нечто новое и, можно сказать, слишком кардинальное для текущей эпохи. Определенно, до этого Шанталь его не видела, иначе обязательно бы запомнила столь выделяющееся из толпы лицо. Нет, по Парижу сейчас разгуливало множество молодых людей, находящихся в безудержной погоне за модой, однако редко возникало ощущение, что вся эта одежда была по определению создана именно для них. Тихий голос почему-то показался ей на тот момент громче музыки, смеха посетителей, радостных криков танцовщиц, шумных споров и звона бокалов под произносимые тосты. Наверное, это было очень сложно - научиться даже шепотом говорить так, чтобы заглушать целую толпу. Однако было в нем нечто насторащивающе-неприятное, и через пару мгновений Шанталь возмущенно сморщила прямой носик: парфюм у молодого человека был весьма и весьма специфичный. Ларивьер вовремя прикусила язычок, чтобы не поинтересоваться, какие же карты советуют ему так обильно поливаться ароматическими веществами - это было бы уже совсем невежливо. Хотела бы подняться и отойти на пару шагов, чтобы не слышать навязчивого сладковатого аромата, от которого голова постепенно начинала кружиться и болеть, да не смогла: рука незнакомца, опущенная на стол (а нормандка ведь даже не заметила, как она там оказалась) перекрывала возможные ходы к отступлению, а сама нависшая над девушкой фигура постепенно начала вызывать ощущение легкого беспокойства: Ларивьер весьма и весьма ценила понятие личного пространства.
Впрочем, даже такая, живая компания, была всяко лучше общества занимательных, но молчаливых карт, поэтому девушка еще раз подняла глаза и, протянув незнакомцу руку, представилась:
-Шанталь Ларивьер.
Продолжая смотреть на него снизу вверх, Шанталь насмешливо улыбнулась, стараясь лишний раз не вдыхать дурманящий аромат.

Еще один танец пролетел так же мимолетно, как и начался. Шанталь прекрасно понимала, за что любят канкан сами девушки - это упоительное чувство восторга, азарта, чувство, которое заставляет буквально воспарить над землей, чувство, опутывающее шелковыми лентами каждую частицу твоего тела и души, заставляющее танцевать и танцевать. Со временем это становилось наркотиком для каждой из них: очень сложно было жить без яркого света, звонкого смеха, без восторженных возгласов и летящих вверх шляп. Наверное, таким же опиумом были и ночные танцы для зрителей: зрачки медленно расширялись, уголки рта болели от непроизвольных долгих улыбок, голос пропадал от громкого смеха и свиста, ладони становились алыми от бурных аплодисментов; каждый приходил сюда, чтобы подчеркнуть свою индивидуальность, но в результате попросту терял ее, безвозвратно становясь частью ревущего зала, сливающегося в единое целое, которое начинало постепенно разрушаться лишь к утру, когда первые лучи солнца проскальзывали в витражные окна, начиная рисовать ежедневный замысловатый узор на стенах и потолке кабаре.
Шум затих так же неожиданно, как и начался. В тишине ее имя прозвучало как-то гулко и непривычно - как будто Ларивьер представляла кого-то незнакомого, несуществующего, кого-то, кто не сидел в данный момент за столиком и не держал в руках колоду карт. Представляла не себя, а другую Шанталь Ларивьер, которая жила отдельно от происходящего. Незнакомец чему-то улыбался: быть может, это была радость от того, что ему удалось застать девушку врасплох. Для нормандки это не было сущим пустяком, несмотря на то, что она себя убеждала в обратном. Ситуация для светловолосой по-прежнему казалась какой-то жутковатой и неестественной. Парень по-прежнему говорил тихо, будто бы знал заранее, что любое слово дойдет до того, кому оно было адресовано, несмотря на возможную вероятность возникновения каких-либо помех или шумов. До следующего момента Шанталь была практически стопроцентно уверена, что у нее холодные руки. Однако когда девушка почувствовала прикосновение холеных пальцев к своей коже, то невольно поежилась - кисть обожгло холодом, будто Ларивьер опустила ладонь в бочонок с ледяной водой. Губы незнакомца так же были похожи на зимнюю статую, ведь только момента хватило, чтобы пальцы Шанталь замерзли. Сложно сказать, что обратно она свою руку "получила" без явного удовольствия - от карт шло мягкое тепло после прикосновений, поэтому танцовщица переложила колоду в другую руку, дабы вернуть ей утерянное на мгновение тепло.
-Рада знакомству, м'сье Ле Манже, - слегка кивнув, проговорила Ларивьер. "Говорящая фамилия, весьма и весьма," - подумала девушка и вновь посмотрела на парня. -Соболезную вашей потере, - протянула Шанталь, задумываясь, что, быть может, сама бы была весьма расстроена, если бы кабаре вдруг сгорело. Говорить о театре как о живом человеке? Почему бы и нет.
Ларивьер было непривычно находиться под столь пристальным взглядом: глаза цвета шамуа словно опутывали невидимой паутиной, заставляя любого, кто отважился заглянуть в эти бездонные озера, сокрытые дымкой ресниц, тонуть и тонуть. Обычно обращенные к нормандке взгляды были или мгновенными, не оставляющими после себя никакого шлейфа, или же пристальными, но весьма ненавязчивыми, даже если это и были те самые маслянистые взоры, которые каждый вечер и каждую ночь обязательно преследовали танцующих.
-Гаданьем занимаюсь я недолго, но изучить порядочно успела, - улыбнувшись, ответила Шанталь в тон собеседнику. Определенно, у него была весьма забавная манера говорить. Наверное, такой отпечаток накладывала на себя сцена. Но все-таки Ларивьер казалось, что он чуть-чуть переигрывал, когда пытался восстановить обстановку спектакля вокруг себя - именно так девушка трактовала необычное поведение нового знакомого. Ларивьер следила за каждым жестом парня завороженно: такая пластика движений могла привлечь внимание любого человека, а уж тем более и повидавшей немало людей Шанталь. Жемчужина на обычном украшении выглядела так же необычно, как и любой жемчуг, закованный в металл: с детства нормандке было очень жаль раковины, которых заставляли плакать, чтобы получить эти красивые камни (как иначе из них удавалось бы извлекать перламутровые шарики). Прекратив рассматривать камень, девушка вновь вернулась к изучению внешности Ле Манже, старательно избегая встречи с ним взглядом. Он мало чем отличался от других любителей моды: утонченные черты лица, бледная кожа, светлые волосы, однако глаза были прямо-таки потрясающими, поэтому Шанталь еще раз с любопытством посмотрела в них, продолжая начатый разговор, не переставая наблюдать за парнем, который, воодушевленный собственными словами, даже начал выписывать в воздухе пируэты рукой, словно призывая к себе на помощь Вдохновение.
-Таро - закон, нам посланный не зря. И глупо было б пренебречь подобным знаньем, когда крупицы тайны открывают бумаги клочья, сложенные в круг, - нараспев продекламировала Ларивьер, попутно вспоминая, как зимними вечерами читала многочисленные пьесы, привезенные ее отцу для продажи. Как быстро и как медленно бежала Лета. Вдохнув, Шанталь продолжила свой монолог, не несущий практически никакого смысла:
-Что ваши небеса? Скопленье туч и света, в которых правды нет, чего ее искать? Но карты, голос чей услышит странник, порой совет нам могут дельный дать. А небо - где его ответы?
Проведенные с матушкой-цыганкой годы наложили на мировоззрение Шанталь определенный отпечаток: все те религиозные каноны, к которым так старательно приучала ее родная мать, остались забытыми где-то на дороге от Руана к Бордо, словно ненужная часть прошлой жизни, без которой бы не состоялась жизнь новая.
Нормандка было только воодушевилась, увидев, как путь к отступлению был открыт, однако по закону несправедливости парень вновь вернул свою руку в прежнее положение, оставив Ларивьер без возможности банально чуть отодвинуть стул, чтобы вконец не задохнуться (или потерять голову) от сладковатого запаха, который, как казалось девушке, с каждым мгновением впитывался в ее кожу, волосы, одежду, обволакивал незримым туманом, покоряющим все на своем пути. Казалось, что он чувствовал себя в подобной ситуации вполне уютно, однако скрещенные руки и ноги явно говорили Шанталь о том, что собеседник всячески пытается закрыться от дальнейшей беседы - и если даже не уйти от нее совсем, то как минимум сообщать больше абстрактной, нежели конкретной информации. Но девушку такое положение вещей не устраивало совсем: уж слишком покровительственно получалось у него смотреть на нее сверху вниз. Собеседник явно был не обделен внимательностью - иначе он бы просто не отреагировал на попытки танцовщицы изолироваться от навязчивого запаха.
-Запах лилии не так невинен, как может показаться, - Шанталь в очередной раз поморщилась. -М'сье, не сочтите за дерзость - но, молю, сядьте вы уже за столик. От этого аромата у меня уже кружится голова.
Виват прямолинейность, которая, заглушая голос совести, порой помогает выпутаться из многих щекотливых ситуаций. Или же запутаться в них еще больше. На последующий вопрос Шанталь ответила спокойно, немного приподняв подбородок, чтобы лучше было видно лицо собеседника:
-Я здесь танцую.
Остальную часть фразы девушка попросту проигнорировала, посчитав ее слишком глупой, чтобы как-то реагировать: стала бы она сидеть в полном одиночестве, если была бы "при ком-то".
Когда Шанталь почувствовала, что пальцы собеседника едва-едва касаются ее локона, то отодвинулась назад, ибо категорически не любила, когда кто-то касается ее волос - это было позволено лишь старой цыганке, монотонно заплетавшей светлую копну в косы.
-Я из Нормандии, Руан, - девушка показала указательным пальцем наверх, словно обозначала на карте север страны. -По вам не скажешь, что вы здесь уже много лет.
Ларивьер неопределенно пожала плечами, ибо собеседник выглядел на двадцать лет с небольшим, так что вряд ли его "много" значило действительно долгий отрывок времени.

Николя начал носить темные одеяния не так давно. Отдав предпочтение после трагедии в театре Опера, заменил ими свои нежные серо-голубые тона и песчаные костюмы. И отныне, светский денди выглядел скорее, как кюре. Еще чуть-чуть и можно принимать исповеди грешных парижан - в темной кабинке, прижимаясь чуть щекой к решетке. Мучимый тем, что перед тобой жертва, но ты не вкусишь ее никогда, выслушивая лишь признанья к Богу.
Что-то в нем всколыхнулось, когда девушка искренне соболезновала о его потере, вероятно, даже не представляя о каком театре речь. На вид ей было всего-то лет 19-20, не более. И если она родом не из Парижа, то в то время, когда она была маленькой девчушкой, она не могла даже представить, какое грандиозное здание постигла ужасная участь. Скорее всего, тем самым днем, она наряжала дорогих кукол в бархат и шелка, заглядывая в пустые фарфоровые лица, и слушала наставления maman.
- Благодарю, мамзель... Но театр был стар, механизмы истерты. Духота и тлен подвалов, над которым он возвышался, скопление подземных газов, и кто-то неаккуратно чиркнул спичкой. Канаты в масле попали в это пламя. И это неизбежно происходит с ними со всеми. Опера - не первый, сгоревший в адском пламени храм для души и взора...
Поклонился, признательно опустив глаза; тот час же поднял вновь, отражая цвет падших трав с полей.
Ларивьер заговорила нарочито стихотворной формой, то ли вторя ему, то ли подражая, и тем самым показывая свое не простое происхождение, при всем, притом, что она, оказывается, была просто танцовщица в этом кабаре. Но сейчас сидела, не смотря, ни на что, расслабленно, словно ее не касались действия, происходящие на подиуме, и, спокойно глядя на него чистым взором, рассуждала о Небесах и о том, что это не что иное, как простое физическое явление. Не было в той речи некоего романтизма, на ее милых устах не было пикантности при осматривании парня. Взгляд ровный, изучающий, цепкий на детали. Вот он задержался на миг у его шеи, где сияла потемневшая от времени жемчужина. Как-то странно искривились губки, словно она видела не украшение, а пищащую устрицу, которую сейчас расковыряли вилкой и... при ней полили соком лимона. Девушка сглотнула и продолжила ему отвечать.
Но от Николя ничто не ускользало. Этот взгляд на раритет, которому уж... столько лет. Заколка для воротничков была ранее у Исаака, да, и она у него хранилась давно, подаренная как-то милой фавориткой самого короля. Людовика. И вот теперь, когда он отдарил ее своему наместнику, она украшала красивую шелковую ткань нашейного платка, в тенях мерцавшую сажистым переливом. Стиль и красоту Жильбер, однако, ценил. Он провел взглядом от ее, сузившихся на миг в презрении глаз, линией через ушко и ниже, по шелкам, прикрывающим плечи, и затем переключился на руки, которые Шанталь Ларивьер словно согревала, перебрасывая в них колоду. Свечи и лампы прекрасно освещали ее кожу - нежный перламутр отливал от неё, раскрывая как утреннюю розу, которая дрожит от заморозка.
- Неужели так я холоден сегодня? - Губы Жильбера чуть тронула усмешка.
- Нам удалось спастись подземным ходом, но все же, много парижан сгорело заживо. Не дай господь такое Вам увидеть. А защищенность и уверенность есть в вас. Я вижу, вы тут находитесь, как дома... Ах, танцуете, значит. Но почему сейчас не там?- Он кивнул в сторону разбегавшихся по публике девиц, которые уже присаживались на коленки к своим ухажерам, оплачивающим тайно эти проведенные минутки с ними рядом.
Голод проявился тут же, и брал свое. Он вдруг проснулся, присутствовал, напоминал про его сущность. Николя вздохнул, примечая в зале терпкий запах вина. Особенного, красно-пурпурного, вязкого - того, которое подается лишь в избранных случаях на кухне.
Наверняка, Жюльен... Он тут со своими дружками - поэтическими шлюшками, которые последнее время его ублажают. Они его выкрали из клана, но выдал он себя сейчас опять... Да, это он. Никто иной не будет пить кровь молодых тельцов...
Дрожащая венка на тонкой шее дразнила. Сейчас она почти под его пальцами. Локон завился вокруг перста. Живая плоть перед ним жарко пульсировала под его кожу. Не тронутая. Свежая краса. Но девушка отодвинула свою головку в сторону, ускользая от касания пальцами ее шикарных волос, что вероятно ей вовсе не было по нраву, заставила его опять уйти в себя. Её голос вывел его из пространства в ином измерении.
- Лилия – проводник последних снов. Да. Тут вы правы, и она бывает, опасна, опутывая сладко, увлекая в вечность. Не всем дано, оттуда возвратиться... - Он послушался просьбы мадемуазель Ларивьер и сел за столик напротив нее, так, чтобы ветерок от двери относил его дурманящий парфюм чуть в сторонку.
- С вашего позволения. Вот так, прикажете? Присяду, мне что стоит... - продолжил разговор, поправляя рукава сюртука и откинувшись в удобном легком барном кресле...
- Я так сказал, мадемуазель Шанталь, потому что, я видел такую северную красоту лет десять назад. Старлетка, дивный голос, нежен взгляд. В душе же кобра, что вторила шипением на каждый шаг к ней, как к актрисе. Она исчезла вдруг перед премьерой, не объявив, куда ушла. Опля, и нет её! – он провел пальцами над собой и щелкнул ими, внимательно смотря на девушку. - Растаяла, как призрачные отблески алмазов, оставив всех в растерянности. Ведь солистка, и не пришла - это провал… Это почти провал.
Теперь ему видна была часть зала и входная дверь. Но и девица, сидящая перед ним, не ускользала в полумрак и перед ним была как на ладони.
- Когорты выскочек, хвалящие себя
                Растленностью своей смущают Бога.
Нараспев произнес Николя, глядя в сторону зала, кишевшую разномастной светской публикой, припоминая свою сатирику "Восемнадцатый век" и рассмеялся, показывая прекрасный ровный ряд зубов. Он провел ленным взглядом по иной стороне заведения, примечая что-либо и в той стороне... Жильбер надменно усмехнулся, заметив, что за ними наблюдают от дальнего столика. Очки какого-то месье отблеском отразили на линзах две фигурки, его и мадемуазель. Но мужчина не был угрозой, парень в нем увидел скорее эскулапа и просто наблюдателя, желающего развлечений на стороне, скованного свежими затяжками сигареты, вынутой из портсигара и зажатой в тонкой линии упрямого рта... Спектакля будто жаждал.
  Персонаж, которым нас представляют себе другие, часто заставляет нас стать им. - подумалось молодому поэту из 18 века, сидевшему в зале новенького бара, собравшего в себя всякий люд. Нравы менялись, годы летели. Но Николя все еще мог высмеять принародно любого.
- Что будете сейчас вы делать? Когда на Небе не нашли достойных облаков? Похожих на перины мягкие, и сонм ангелков не спел вам песни по прощанию со Светом... - он ласково посмотрел на создание своеобразное и чуть капризное.

Отредактировано Gilbert (2011-07-19 16:17:42)

Как только Николя присел за столик, появился расторопный юноша-официант с приятной вежливой улыбкой на лице. Он поздоровался с клиентом и, покосившись на госпожу Ларивьер, подал ему меню заведения, после чего удалился. Молодой мужчина в черном небрежно развернул его страницы, пробежав глазами по витому шрифту, описывающему, чем он мог бы подкрепиться и какие напитки заказать. Он внимательно слушал девушку, поглядывая на ее уста время от времени и медленно перелистывая бумагу нежно-кремового тона, и тут же думал о том, как она прекрасно эрудирована, знает много, начитанна. Но вот загадка, не светская же дама, лишь танцовщица. Откуда же такая ее участь - исполнять канкан, визжа со сцены, развлекать и вводить в экстаз взмахом изящной ножки толстобрюхих потных боровов-политиков, или же худосочных любителей абсента, которые считают себя элитой мира просвещения? Факты никак не складывались в единый паззл. Она задает вопросы, да и не хуже сыщика любого...
Он стал внимать. Припоминая все события, Николя бегло пробежался по всем подозрительным на вид лицам, увиденным тем вечером. Нет, никто не зацепился. Не уверен он, что было так, как пишут в книгах. Но все может быть... И исчезновение Анже, и тайный белокурый иностранец, адвокат. Он так и не пришел к нему в ложу. Хотя его он видел, видел, как хищно отражаясь в зеркалах венецианских, горят рубиновые бездны глаз крусника. Но напугать Шанталь ему вдруг не хотелось.
- Нет, нет. Это не умышленно, не верю в то, у нас была охрана. – Он покачал белокурой головой,  прикрыв взор, и, подавшись вперед, заверяюще остановил рукой ее порыв к расследованию. - Ох, что вы, это был лишь газ! Такие пустоты находятся под всем Парижем, мамзель Шанталь, ведь вы не горожанка и не могли об этом знать.
Он опять скользнул по личику, смотрящему серьезно на него, и опустил тотчас глаза, продолжая читать список вин. Голос Николя звучал тихо, но разборчиво, донося суть дела до сидящей напротив танцовщицы, прикрывшей карты Таро обеими руками. Казалось, она словно защищала их от его «порочной» внешности. Это его не тронуло за живое, пусть думает, пусть поиграет с ним, как с кошкой мышка. Эти лапки, держащие старый лощеный картон, он захотел вдруг лобызать, прижать к устам те пальчики, тонкие, с суставчиками на виду, белее белоснежного, да с розовой ракушкой ногтя. Не признаваться... Продолжал.
- Я сам обследовал все катакомбы, которые проходили под зданием. Там было даже подземное озеро, вот оно-то и стало началом трагедии... Запах серы порой пугал и актеров, и зрителей. Но скоро эти входы были перекрыты досками и решетками, куда не мог ступить несведущий в театре. Без разрешения и без ключей от всех замков, висящих на запретной зоне, никто не мог бы. Я говорил, что решеток и щитов мало... Се ля Ви.
Воцарилась тишина. Все чего-то ждали. Николя все же нашел в списке нечто, удостоившееся его внимания, и пробежался глазами по строчкам. Уста чуть поднялись вверх кончиками, он искоса взглянул за дальний столик, за которым шумела компания немолодых мужчин с паясничающими длинноволосиками, размахивающими рукописями, спорящими и галдящими. Там был и пожилой скрипач, за которым он решил понаблюдать со стороны. Возглас сменился шумным криком - они поспорили, и у Сореля задрожали губы, залитые красным вином.
Жильбер тотчас отвернулся. С отвращением оторвавшись от группки спорящих, провел отполированным ногтем по названию какого-то напитка и двумя пальцами подозвал гарсона. Указав ему вина, молодой человек не удостоил взглядом удаляющегося, а продолжил беседу с мадемуазель Ларивьер, положив руку на стол и сев в пол-оборота, но смотря прямо в ее глаза, теперь ярко отливающие морским приливом, бирюзой тихой лагуны, какой бывает она по утрам. Зелень, смешанная с небесно голубым оттенком, так необычайно ярко выделялась в тени подведенных сажей глаз для выступления перед публикой.
Хотите так уж знать об "Диамант", я помню...
- Наверняка обижена была наша прима. Но что же, это ее право, -  не выделяем мы, кто лучше и кто хуже. Для нас был важен результат, как голос дивы ляжет, как сочно он звучит; и то, что на подмену ей назначена была простая... дева из провинции, вероятно больно укололо. Но это зря – не отдаем мы предпочтение родословным. Лишь талант интересует. – Жильбер опять улыбнулся, ресницы дрогнули, взгляд стал более влажным.
Он нехотя затосковал по временам былой Опера, но показать свою печаль не смел при новой знакомой. Словно вспышкой, пронесшейся в памяти искрами, вспомнилась красавица Изольда. Увы, она также потерялась после пожара, не отзывалась на зов, не приходила. Не нашла. Отвлек его от грустных мыслей и сплина голос Ларивьер. Смущенно повернулся опять к ней всем корпусом. Девушка же, хоть и была на вид проста, опять говорила с мудростью, удивительной для ее юного возраста. Некий, еще не пойманный им акцент придавал шарм ее речи, но правильность многих слов поражала. Не было кокетства, не было дурнушки перед ним.
- Поэт... – Он улыбнулся, перебирая пальцами атласную бумагу перечня, ароматно отдающую свежей краской типографии. Взгляд в сторону, смущение, слова ответа.
- Да есть немного. Ранее даже издавался. Но отстранился - не у дел литературы. Поверите? Больше вовлек театр и сцена... Но рифма и муза порой не отпускают. Считайте, сейчас это лишь увлечение - как ваше, эти карты Таро.
На ней оставалась нежная усталость во всем, словно она давно была ко всему привычна, не ново было видеть большое скопление народа, перед ними быть иной, в зале просто отдыхая, быть светской дамой, которая не переигрывает сцены. Заметно раскраснелись щечки и ближе к ушку полоской порозовела кожа, нежным отсветом заката покрылась невзначай после его умиленного взгляда. И это не ускользнуло от цепкого внимания Николя.
В каких местах выращивают ангелов подобных? И так ли ангельски она внутри себя?
Но вместо этого прозвучало иное.
- Позвольте угостить вас в этот вечер. В честь знакомства...
Поднесли две бутылки вина на серебряном блюде и конфеты... Жильбер, осмотрев этикетки, заметил тихо юноше разлить напитки: для дамы легкое игристое вино, прозрачнее янтарной слезы, "апелласьон" из Бордоле, распространяющий запах цветущей сливы, а для себя - тягуче-красный, подобный вязкому тяжелому плену Мельдок, сорт, наполненный вкусом ванили, шоколада и вишни. Бокалы наполнялись водоворотом, ополаскивая стекло, окрашивая каждый своим цветом, а Николя приподнял подбородок рукой и смотрел словно мечтательно вдаль. Но нет - на неё. На ее взгляд, на дрожание ресниц, на румянец, на белокурый локон, шевелящийся от легкого сквознячка, заносимого с весенним запахом свежести ночного Парижа. Смотрел все это время, пока гарсон не поклонился, слушая указания дальше. Очнувшись от навеянного сна, Николя поблагодарил разлившего и пожелал оставить все на столе. Ненавязчиво, но уверенно пододвинул к девушке фарфоровое блюдце с каемкой, на котором лежали шоколадные трюфеля, посыпанные миндалем, и указал ей взглядом на бокал с белым десертным вином. Спокойный голос парня, тихий, нежный, пленный, продолжил тему.
- Решим, что ваше выступление на сегодня уже окончено. Приятно очень мне, что карты вдруг задержали возле вас. Расскажите ли, что же привело вас к канкану? Не думаю, что это было выбрано всерьез… с вашим талантом слушать и внимать.

Отредактировано Gilbert (2011-07-23 11:50:52)

Отпив темно-пурпурного напитка, оставляющего по прозрачному стеклу густой след, стекающий медленно обратно, словно то было не вино, но патока, Жильбер слушал мадемуазель. Она чуть тронула губами край бокала поданного ей вина, смочив их для приличия, и далее о чем-то вздыхала и несколько заинтересованно расспрашивала обо всем. Ему понравилось это: живой логичный ум, приятное спокойствие во всем и... какая-то невинная, простая красота. И никуда теперь не деться. А эти мгновения ее вспышек, словно с протестом сказанных порою слов, привычка возражать, - видна была натура сильная и вольная. Он примечал ненароком все и вся, не зная зачем. Минутой позже, оторвавшись взглядом от "балагана", что был позади него, Николя вдруг понял, что невозможно не создать новый смысл существования их с Исааком в Париже.
Спасать, спасти... Найти достойной эту жизнь, продолжить век... Открыть бессмертность, допустить к богеме...
Глаза его заиграли ярче, насыщеннее стали цветом; издали бы показалось, что это крепкое, богатое на вкус вино так всколыхнуло молодую кровь сидящего за столиком светского денди. Бледную кожу парня покрыл легкий нежный румянец, отдавшись в сумраке зала майской розой. Еще глоток, еще один... Вкус заполняет "атака" густого вязкого вина, с благодатью утоляя его дикую жажду. Чуть промокнул салфеткой край губы.
- Ах, как наивно - крокодилы. Мадемуазель, что вы! Это лишь сказки для младенцев. Хотя... - Держа изящными пальцами бокал, рассматривая между прочим стекающие "слезы" выдержанного вина, он невольно усмехнулся, словно припоминая что-то. Взглянул игриво на девушку, и, наклоняясь к ней так, чтобы смотреть немного снизу, прошептал, еле приоткрывая уста.
- Я не советовал бы в катакомбах гулять девицам. 
Жильбер припомнил, как часто выручали подземные лабиринты из карстовых пород при бегстве от противников. Как можно было там запутать след. Укрыться в нише, там, где чей-то древний череп смотрел глазницами во тьму, и переждать момент, когда спина врага мелькнет далеко впереди, а потом тихо отойти на расстояние, в иной район Парижа. Подняться возле Льва, и выйти, словно не бывал ты только что в подземелье, а, гуляя по улице, размахивая тростью, просто спешишь домой. Как все... живые.
- Увы, прикрыть нельзя старые штольни. Пещеры нужны, их невозможно взять и убрать. Опять же шампиньоны выращивают там простые земледельцы, и продают прямо тут же на базарах, под коими они растут.  Да и еще... ведь в катакомбах нашли последний приют останки с кладбища Невинных. Но не сейчас об этом... Не хочется мне портить аппетит вам, милая Шанталь...
Отпил вина, насладившись привкусом и новой нотой тайной бордовой смеси, которую ему принес гарсон. Поднял глаза в ее глаза, внимательно их изучая, увидев же там некий испуг и тревогу, но, не зная причины, отвел, чтоб не смущать девицу. Ларивьер обвела край бокала пальцем, что не ускользнуло от Жильбера. Немудрено, он увидал намек - она машинально указала на то начало, о котором еще и сама не подозревала в их странном случайном знакомстве. Кивнул на блюдце, края которого коснулась её рука.
- Кушайте Truffle. Этот сорт конфет очень вкусен... Их делают не все шоколатье. Начинка просто восторгает… - внутри рождался каламбур из слов - не мог иначе: "А знали б вы, мадемуазель, сколько он значит, но для вас, сегодня и сейчас... Все королевское я предлагаю. Что будет далее, не ведаю, не знаю, - я сердца лишь призывный слышу стук..."
Смущение девушки не было поддельным, она чего-то опасалась, боясь притронуться к изысканному десерту. Дальнейшие слова Шанталь, произнесенные с дерзкой улыбкой, совсем иного были назначенья, нежели он ожидал. Что же она хотела? Поразить, отбить охоту кавалеру, усмирить прыть Казановы, который был уверен - еще вот-вот, еще немного… и победит? Вызвать его недоумение и заставить отстраниться в испуге от мадемуазель «психо»? Но Николя не принял вид рассеянного павиана, который тут сидел лишь потому, что скука смертная им овладела, заставив поразвлечься в кабаре. Критерии психические не волновали, нет. У Шанталь Ларивьер был вполне осмысленный взгляд, разумные вопросы, никакого страха, который он видел в глазах душевнобольных.
- О право слово, неужель отныне лечат не покоем и тишиной, смиренностью и верой в Бога, а визгом, писком и размахиванием ножек... да таба-табаком с абсентовой «слезой»? Поведаете ли, что за чудеса я слышу?
После слов Николя пододвинулся чуть ближе и прихватил кисть ее руки, тянущуюся к угощению, своей, задерживая, чтобы девушка не смела ускользнуть при следующем ответе на свои непростые вопросы. Прижал слегка, тихо-тихо лаская взглядом по раскрывшимся глазам, блуждая там внутри зрачка, который заполнил радужку, показывая, что мадемуазель несколько опьянела, - от слов ли, или же от винца с кислинкой - янтарного, хорошей выдержки. Но все равно ему уж было, расслышит ли сейчас его и правильно ль поймет она, откликнувшись то ли на его милую шутку, а то ли на предназначавшееся ей откровение.
- Насчет талантов для театра. Все очень просто... Оцениваю их на вкус.
Усмехнулся опять, все еще сжимая пальчики танцовщицы заметно потеплевшей ладонью.

Отредактировано Gilbert (2011-07-23 16:50:00)

Дикий хохот девицы и возбужденные восклицания мужчин чуть сбоку, где-то в размытом сизом мареве прокуренного зала, невидимые за сидящей перед ним девушкой, ударили грубой вульгарной волной, варварски отвлекая тонкое мгновение налаженного близкого контакта. Дрожь по коже - и вся ненависть Жильбера к подобным плебеям, тотчас явилась наружу, направив его дикий взгляд на перепивших абсент завсегдатаев. Быстрый рывок вбок и рассматривание нарушителей вдали, что дерзко вдруг ворвались своим непредвиденным весельем в покой и тишину ночного кабаре, которое на миг затихло после искрометного канкана, предоставляя им интим, заставил тщательно уложенные волосы мужчины разметаться от резкого движенья. Легкие ароматные пряди всколыхнулись и, рассыпаясь как попало по нежному лицу, перекрыли взгляд.
Но нет, надо же было случиться этому! Какой пассаж... чтоб вы провалились. Паяцы.
Рука Николя предательски дрогнула, словно его застали на месте преступления. Пальцы тут же разжались, отпуская тонкую бледную кисть мадемуазель Ларивьер, чтобы не причинить боль девушке той судорогой, что сводит в исступленье по утерянной музе гениев. Ускользнул с ее шелковистой прохладной кожи, взметнувшись дланью к своей, упавшей на глаза, шалунье-прядке пшеничных волос, отправляя её опять за ухо, придав прическе первозданный лощеный вид. Передернул плечом, покашливая, опуская взор, стыдясь своего нервного порыва.
Этой ситуацией молодой человек неожиданно предоставил возможность девушке уйти от компромисса; не чувствовать зависимость от новоявленного кавалера в его лице, сидящего сейчас перед ней, и не показывать жеманно, что притяжение его имеет тайный смысл. Прямой и неотложный. Должна была она сама впитать ту силу зова, но гораздо позже... а сейчас Жильбер понимал, что, прозябая долгие девять лет на болотах в Маре, он несколько растерял свое умение соблазнять и привлекать понравившихся ему дам, да так искусно все и всегда переплетая, будто она сама желала, но не он. И мог признаться даже самому себе, что уже ослабела в нем та хватка - незаметным обманом впитываться в сознание избранницы и внушить соблазн, с которым «влюбленная» его сама уж не отпустит, и далее не сможет отказать в том поцелуе первом сладком, не думая о последствиях, и не воспротивится принять его и на ночь. Беспечно. Но не забудет позже эту роковую встречу уж... никогда. До смерти.

Вернулся к Ларивьер, и мысленно, и естеством, смущенно улыбнулся, всем видом извиняясь и  чувствуя конфуз. Да что там скрывать-то ему, прожженному жиголо? Даже показывал явно нарочито всю свою неловкость, как «ухажера».  Да, пусть так и  думает - смущен поэт, -  и он продолжил тему сказки о катакомбах. Сколько же в ней веры, что они есть, те ужасы из детства. Ждала ответа, прикрыв глаза пушистым пленом из ресниц. Жильбер, перекрывая сучий смех вдали, повествовал  именно о тех, кто омерзительно растлевал сейчас девиц прямо за ее спиной (а ведь не повернулась – видно, знакомы были ей те танцовщицы, сидевшие и егозившие у них на... непристойном месте).
- Монстры? Конечно, да! Чудовищ много, кроме вымышленных детскими умами крокодилов в катакомбах, да и не только там... Хотя бы взять того мужчину, сидящего вдали, - разве не страшно вам? Смотрите, а не подруга ль ваша из канкана, жеманно на колени отдалась ему? Но знает ли она субъект своих соблазнов? Угадывает ли сущность этакого флирта, читает ли по его прищуренным глазам, которые искрят лишь похотливо? Поймет ли намерения и дальше, чем просто приобнять он хочет ее по талии рукой? Нет, не догадывается даже, бедняжка, к кому сейчас привлечена внатяжку такою сильною рукой... и изогнулась, поглядите, как струна на скрипке.
Окончив присказку, он вновь подхватил свой бокал под пузатые бока, и с какой-то жадностью торопливо отпил глотками темное вино. Через плечо остро и зло взглянул на сидящего за ним Жюльена, который так же был не прочь схватить кого-то к себе на колени, пока не замечая Ле Манжа, но пока жадно наблюдавшего за весело смеющимися девушками из труппы кабаре. Николя вздохнул, приложился устами к краю, допивая разом все до дна. Он отставил пустой бокал и нервно смял салфетку, которой тронул вновь краешек рта, оставив на ней пурпурные пятна от тягучего напитка, как некое ужасное знамение. Отбросил, как не нужную более, на край стола.
- Но это выбранная ею жизнь, мадемуазель, и она полна ужасных сказок. Случиться всяко может позже, когда путь далекий среди Парижских улиц в съемную убогую квартиру ее обяжет проходить мимо тех входов катакомб, кои порой полиция не охраняет... что может ожидать несчастную? Бросок из мрака. Тенью метнувшийся к ней ужас. Страх и осознание никчемности игры заполнят разум, когда уж будет рот зажат перчаткой, заставив проглотить свой крик в ночи. Конец бесславный... Жуткий он даже, порой. Находят в лучшем варианте останки через год, но больше случаев, что вовсе не находят. Даже праха…
Взглянул сурово из-под ухоженных бровей на девушку, которая отставила бокал и, словно немного вздрогнув, подалась всем корпусом назад. Хотел поймать своей рукой опять он руку, но посчитал это ненужным действом: что ж так решать проблемы – ведь сам сейчас и испугал. Вернулся к наблюдению ее белесых локонов, свисавших завитками прикрывши ушко. А тихий вопрос, слетевший с лепестка её влажной губы, как раз отвлек от мира подземелья.
- О, да. Каков у них вкус? Но таланты все, такие разные, поверьте мне, Шанталь, и каждому свое. Одни с изюминкой, другие чуть с перчинкой, а третьи просто сладки, как горячий шлейф кальвадоса, захлестывают вас густой волной, даря полет свободы и азарта вкушать еще, еще, еще, и с наслажденьем свежим принять... О чем я? Ах, отведайте конфетку, чтоб воспарить от её вкуса... почувствуйте сейчас талант мастера шоколада.
Легко сменив посадку, нога на ногу, и успокоенно выровнявшись, отвлекаясь будто безразличным взглядом по сторонам, незаметно предоставил право м. Шанталь отведать все же изысканные сласти. Именно в эти конфеты, кроме начинки с ромом из настоящего гриба трюфеля, добавлен был нежный сливочный ganache, который так и просился наружу из шоколадной скорлупы, обваленной в кусочках миндаля. Он помнил его вкус, он знал его маслянистую нежность; любил он, как тает шоколад во рту, одновременно растворяясь с начинкой - соблазнительно пропитывая ароматом всего тебя, но отныне... Тошнота.
- Я в свое время их откушал много. Непревзойденно! Так что, наслаждайтесь, мадемуазель.
Подумав, вдруг мужчина наклонился учтиво, держа свободно руки перед собой на столике, не придвигаясь ближе, но смотря прямо в ее глаза, которые стремились мимо него, даже скорее они смотрели никуда, но будто его коснуться взглядом она желала. Но не могла. Он видел это, - не ускользнул от его наблюдательности сей прием. Мадемуазель играла с ним теперь, делая вид, что вовсе не пьяна. 
Как мило... - Николя подивился ее приему, облокотившись о столешницу простонародно локотком. На пол мгновения оказавшись ближе, чем полагалось бы, и тут же тихо проговорил, совсем неслышно, но лишь ей.
-  Разве что, капельку. Одну лишь половинку от соблазна... согласен я принять. Коль вы поделитесь, так, чтоб я не испачкал пальцев... Ваши тонкие персты ведь не любили вышивать и плести бисер? А как насчет того, чтобы покормить мсье театрала вот этим шоколадным трюфелем с руки? Это не будет ли для вас новой революцией сейчас?
Светлые глаза парня, обрамленные густыми ресницами, отразились ярким цветом влажно увядшего разнотравья. Именно того, сожженного немилосердным летним солнцем, пахнущего обычно приторно и вяло, по которому осенью начиналась верховая охота на волков... 
Решится ли?

Отредактировано Gilbert (2011-08-04 07:10:18)