Все тело болело, будто его несколько дней подряд без перерыва избивали. Но особенно болела одна рука. Марсель наконец решился посмотреть, из-за чего такая боль и сам ужаснулся. На руке красовался укус и он совершенно не знал откуда он взялся. Услышав, что незнакомец все таки представился, Марсель рассеяно кивнул, лишь через минуту поднимая на парня свой взгляд.
-Марсель..Ардан..
Он мог более ли менее говорить, что само по себе радовало. Но все же голос хрипел и парень просто не узнавал сам себя. С осмотром и пониманием серьезности ран, марсель попытался все таки вспомнить, что же он вчера такого делал, что получил такие увечья?  Но он совершенно не мог вспомнить практически ничего, кроме не ясного  образа какого то чудовища.  Пока граф перевязывал раны, Марсель  сделал еще  пару попыток вспомнить, но ничего не всплывало в голове, даже намека.
- я правда почти ничего не помню…словно вчерашнего дня и не было..
Марсель тяжело вздохнул, прекрасно понимая, что пока не стоит лишний раз  делать резких движений и пытаться все вспомнить.
- Я смутно лишь помню странное чудовище..и все..
Парень махнул головой, голова еще немного кружилась и он совершенно не намеревался пока никуда идти, тем более не хотелось гневить хозяина дома.  Глубоко вздохнув, Марсель сделал небольшой глоток напитка, практически не чувствуя вкуса. Он снова пытался вспомнить, за чем последовала новая волна головной боли.
-Нет..как бы я не пытался,  не могу всего вспомнить...а нужно ли?
Парень тяжело вздохнул, глядя уже в упор на графа.

Отредактировано Marsel Ardant (2012-07-17 00:47:12)

Марсель тяжело вздохнул, продолжая изучать  взглядом пол.
- Не то слово, вы себе и представить не можете, мсье граф, в каком я смятении.
Тут Марсель снова нахмурился, внимательно слушая мужчину перед собой. Он лишь хмыкнул, разум никак не хотел принимать того, что он и правда видел что-то, чего раньше никогда не встречал. Тем более было сложнее поверить, что все вокруг это не сон, когда граф действительно подтверждает фак существования подобных существ. Марсель лишь еще пуще нахмурился, сосредоточив все свое внимание на графе и стараясь отвлечь себя от головной боли.
- Наверное..Не знаю, я никогда не считал Париж настолько опасным..Хотя ничего же не случилось..
Махнув головой, тем самым желая сбросить с себя хоть немного напряжения, марсель поднял свой взгляд  вверх, чтобы встретиться взглядом с собеседником. Но тот снова заговорил и выпрямился. Вопрос графа заставил задуматься парня, подбирать слова и конечно прислушаться к собственным ощущениям.
- Все как обычно…если не считать того, как все тело до сих пор ломит, а рука словно горит…та, что с раной…Я не понимаю, что произошло. Совершенно..
Рассеяно произнес Марсель, инстинктивно коснувшись пальцами шеи, в надежде нащупать там платок, но лишь наткнулся на оголенную шею. Тяжело вздохнув, наверное в сотый раз за день, Марсель прикрыл глаза. Голова стала болеть еще сильнее, заставляя жмуриться от боли, такое бывало лишь изредка- когда он испытывал слишком яркие эмоции, когда приходилось кричать, чтобы его услышали. Коснувшись пальцами висков и начина их массировать. Чтобы хоть как то уменьшить боль, парень продолжал ожидать возвращение нового знакомого. Он не заставил себя ждать.
- Довериться вам? Я вас совершенно не знаю, а вы просите чтобы я вам доверял..  – Марсель  лишь на секунду затих- Как притащили? Значит вон как я тут оказался..и..как  могу остаться тут..а если мой дядя окажется в опасности? Если эта тварь захочет его убить, а я буду отсиживаться тут и ждать с моря погоды?
Марсель и сам не знал, что на него нашло. Скорее всего, это все усталость и перевозбуждение, да и рана, что на руке, не давала покоя.
- Вы расскажете мне, что со мной произошло? Если вы меня не обманываете, тогда..тогда я останусь. Ненадолго.
Парень нахмурился, обдумывая, а верно ли все сделал.

- Послушай меня. Если тебя сюда притащили связанным и израненным, то по логике вещей твой дядя уже либо мертв…
После слова «мертв» Марсель уже ничего не слышал. В это просто не верилось, или же просто он не хотел в это верить.
«Мертв..что за чушь? Он наверное шутит..»
Марсель внимательно взглянул на мужчину, который так серьезно на него смотрел, и не похоже было на то, что тот хотел пошутить. Ардан был в замешательстве, пытаясь выяснить для себя, лжет ли граф, или же нет.
«Но ради чего ему обманывать меня? Деньги? Не логично, стал бы он так обращаться со мной?»
Даже придя к логическому, для Марселя, ответу, что граф ни в чем не виноват, факт того что дядя мертв ну никак не усваивался в голове. Назревал тогда другой вопрос, почему он остался жив?  Парень попытался вспомнить, что еще говорил граф. От многочисленных вопросов. Голова разболелась еще больше.
-Да, вы правы, мне нужно отдохнуть. Может тогда, все придет в норму..
Марсель кивнул, оповещая графа о том, что сможет сам подняться. Да, в теле еще чувствовалась слабость, но идти вполне мог. Решив отбросить все вопросы на потом, когда и он и граф Луи смогут спокойно поговорить.
Только когда он отбросил все вопросы, сомнения, Марсель почувствовал, насколько сильно он устал. Тело буквально молило об отдыхе, да и Марсель уже не особо сопротивлялся желаниям.
- Господин граф, пообещайте мне, что после того, как я отдохну, вы мне обязательно все расскажете как на духу?  Не скрывая ничего. Только так, я смогу вам доверять.
За долгое время Марсель, наконец, улыбнулся хозяину дома. 
Опираясь о руку графа и шагая вместе с ним к спальне, Марсель гадал, чего же ему хочется больше, провалиться в глубокий сон, или же поскорее услышать рассказ графа?

Спальня Луи

Отредактировано Marsel Ardant (2012-07-28 02:58:06)

---> Кухня. Столовая.

Путь наверх – это путь вниз? В какой-то степени, да. Разница между forte и mezzo forte постепенно стиралась: краски становились чётче, звуки яснее, термины короче и точнее. Наивность покидала Реми капля за каплей. Отпала надобность в расчётах и обдумывании простых движений – не было нужды проверять мысленно любой шорох. Когда нет жизни, страх за неё отступает, как крыса с тонущего судна.
Юный художник поднимался тихо, легко, но его лицо не обладало той бывшей живостью, ему присущей с детства. Напротив, расслабленность веяла холодом, а не спокойствием, будто сами осколки неозвученных суждений грозили изуродовать чужое тело, стремительно покинув разум Депре, не зацепившись за былую пелену эмоций. Но стоило незнакомцу обернуться, как Реми улыбнулся – вежливо, как требует воспитание.
Вампир разглядывал молодого человека осторожно, отмечая про себя красивой формы глаза с уставшим, словно юноша прожил больше, чем мог привыкнуть к изменениям мира, взглядом,  мокрую одежду, про себя поспорив, что её никто не приводил в должный порядок, только чистили и носили, притом небрежно, будто бы она мешала, губы, которые сами хотели раскрыться и дать путь звуку души, старательно заглушаемому, шрам, привлёкший особо внимание местом и характером раны.
С него тоже капало на пол, как и с хозяина замка. Теперь, в тишине комнаты, слышались поскрипывание дров в камине, неровный стук сердца старшего из них (исходя из внешнего вида, пусть не сильно было заметно), шорох шагов. Никакого биения в груди Реми. Невыносимо. Революционер отвёл взгляд.
Предложение сесть в кресло не могло не радовать: усталость и новый голод моральным грузом не менее пяти тонн давили на плечи, притягивая к доскам паркета. Он ускорился, почти некультурно, с благодарностью опустившись в мягкую негу мебельных объятий.
Огонь лизал деревянные сучья, прожорливо переползая с одного на другое. Вино искрило бликами тёмного оттенка бордо, так элегантно покоясь в рамках кувшина. Мирная картина.
- Луи Гронот. Гронот…Знакомая фамилия. Древний род, старый замок, никакого участия в политике Франции и Парижа. Их никто не мог приманить, потому что наследник никогда не интересовался интригами двора. Поговаривают, странная личность. – Анализировал масон мгновенно, с нужной полки памяти беря архив на любого знаменательного парижанина, в дань привычке.
- Реми Депре, сын почившего графа де Депре и брат виконта Андреа де Депре, помощника атташе французского посольства в Кракове, бывший под поручительством и опекой герцога де Верне, к Вашим услугам, мсье.- Бывший дворянин во время представления приподнялся с места и слабо поклонился. Подобное должно было располагать и доказывать, что он не имел никаких дурных намерений, раз не скрывает семьи и имени.
Реми вспомнил детально поведение мсье Гронота в саду: обычно аристократы не защищают территории, кидаясь лично на нарушителей, да и хватка…Он задумался. Треск поленьев начал действовать на нервы, угол показался слишком тёмным или, наоборот, неудачно освещённым. Юноша принялся постукивать костяшками пальцев по подлокотнику. И исчез.
За окном, скрывавшемся, будто стыдливо, за шторами, вышитыми дорогим узором, снова собирались птицы на ветке ближайшего дерева – раскидистого дуба с глубоким дуплом, где складывала запасы юркая рыжая белка. Крики с улицы практически не были слышны, разве что их слабое эхо доносил свежий ветер. В небо поднимались самые смелые и нетерпеливые из пернатых за новой порцией насекомых в зобе.
Депре стоял у подоконника. Вишнёво-карие глаза горели, как сияли блики от камина в вине. Его не заботили вопросы ни о том, как он тотчас оказался в другой части комнаты, ни почему у него это вышло: второй подарок Дассена. Реми беспечно смотрел на зелёную листву, вдыхая свежесть дня после дождя.
Треск продолжал раздражать. Одно из поленьев, лежащее ближе к кованой оградке, с грохотом ударилось о дальнюю стенку камина, взметнулась зола, вырываясь небольшим облаком из позволенного пространства. А масон продолжал спокойно наблюдать за малиновкой.

Вампир. Звон стекла. Дребезжание навязчивости в вязком континууме комнаты взамен агностическому оцепенению и принятию идеалистических раскладов и теорий о распаде духовного толка, о физическом преобразовании в нечто архичеловеческое и архисоциальное. Вампир!
Реми смотрел в окно. За ним плыли облака. Нетленные пейзажи для человеческого сознания, человеческой культуры и понимания прекрасного. Вечность неба. Недостижимость. Неизменчивость. Утро. День. Вечер. Ночь. Утро. Бесконечная константа описанного в мифологии, теологии, науках об искусстве. Объект фетишизма, религиозного фанатизма, утончённых токов для эстетов, символ божественного всесилия.
Спокойствие и умиротворение, даруемое Небо. Ибо Отец наш Хранит Храмы Небесные.
Депре развернулся и раскинул руки в радушном ожидании объятий, сияя добротой и умиротворением на юном, не испорченном ничем, хотя, с его жизнью, было странно наблюдать отсутствие шрамов или отметин, лице. Пальцы полусогнуты, расслаблены. Запястья тонки. Жилы. Обманчивый мёд ирисов, в котором хочется тонуть и не тянуться к краю пропасти, омута, чтобы выбраться. Уютный. Сулящий покой. Вечный покой и вечное освобождение. В его взгляде было Всепрощение, какое подарил Иисус Иуде Искариоту.
- Убивай меня! – Голос звучал томно, чувственно и никак не вмещал в себя ни ноты страха. Это был глас, непохожий на людской хотя бы своей отстранённостью от масштабов реальной угрозы. – Убивай меня, - звук нарастал, отражаясь от стен помещения неприятным эхом, леденящим, в отличие от разжигающего интерес и что- то ещё тембра, – сколько пожелаешь. Убивай меня, как убивает солнце снег. Убивай меня, как пустыня убивает путников. Это - не я.
Юноша снова встал боком к оконной раме, будто желая поймать то, что потерял: дух, биение жизни ли в каждом листке... Он не убегал, не паниковал, не призывал на помощь своего создателя, которого поклялся похоронить под землёй с оторванными частями, закрытыми в свинцовые саркофаги. Реми, в некой степени, возбуждала возможность слышать крики Ролана, рисовать в воображении с точностью и реалистичностью, доступной лишь художникам. Он знал, что Дассен «слышит». Мальчишка нарочито прорисовывал в сознании мелких жучков, червей, рвущихся к вечной плоти, а та, в свою очередь, не может быстро восстановиться без крови, медленно и медленно нарастают клетки, доставляя боль…В рот герцога забилась земля, комьями, не давая кричать.
Ни одна эмоция не промелькнула ни в глазах, ни в неподвижной мимике.
- Иной тип чудовищ ночи; насколько же омерзителен город, не-знакомый мне с детства. Твари.
Пару шагов навстречу, сокращающие расстояние до минимума: стук сердца Луи раздаётся в барабанных перепонках.
- Я не принадлежу никаким кланам. Я не хотел становиться таким и не буду благодарен ему за свершённое. Пусть мир обратится в полыхающее пламя, но и оно не избавит его от грехов, как был избавлен от них Иисая.
Ибо Бог есть Любовь, а Любовь есть Огонь.
Два огонька, ярких, горячих или холодных, трудно понять, трудно принять. Ангел ли он? Ненавидел ли он ангелов, живущих на Шестом и Седьмом Небесах, чтобы восхвалять Господа? И Дьявол ближе ему, и Знания – есть Семя Отрекающихся.
Он выбрал агонию. Красные нити. Разбитые стёкла. Резко треснувшееся и разлетевшееся на мелкие части окно. В миллиарде осколков отражается огонь двух противников.
Депре и сам похож на ангела, на невинное дитя, нечаянно преобразившегося мученика: его начинающие высыхать вьющиеся волосы идеально обрамляют лицо, губы приоткрыты в готовности молвить истину, поза спокойна, взгляд ненавидяще нежен,  одежда свисает, будто лишняя, накинутая, чтобы грязью и кровью оттенить бледность мраморной статуи из аллей перед богатейшими соборами Европы. Крылья бы ему. Нимб бы. И меч.

«Так близко…Эти глаза, похожие на осколки янтаря, отшлифованные морем и веками, наполнены чем-то усталым. Да, изучающий взгляд разит какой-то навязчивой, давящей тишиной: будто бы он, Луи Гронот, хочет сказать то, на что никогда не хватит слов. Зверь? Человек? Вампир? Даже если он – некто иной, иной, чем я или то, кем я был, то имеет ли значение, каким должен быть его ответ, его реакция. Я вижу тоску. Вижу серое, вечное, рыдающее эго. Я разбил окно? Да, пожалуй, мне хотелось бы, чтобы мир рухнул на мелкие частицы, чтобы… потом получить место для себя; я был бы не против идти по пустым улицам, блуждая среди разрушенных зданий, в тишине и спокойствии. Единственное, что я так хочу: тишину и спокойствие. Тишину и спокойствие. Тишину и спокойствие..., - когда чужие холодные после дождя, ещё не отогревшиеся ни от гнева их обладателя, ни от тепла камина, пальцы сжали горло, по которому жалкий час назад текла рекой пьянящая, горькая, острая и сладкая жизнь пьянчуги, Депре продолжал скользить рассеянным взглядом по золотистым магическим ирисам, сравнивая и запоминая, наперебой раскрывая в подсознании букеты метаморфоз знакомых ранее по книгам образов. – Оборотень?..»
В подсознании нестройными рядами замелькали памфлеты, источники псевдорелигиозного толка, искривлённые изображения животных, людей, обрастающих шерстью, крестов, могил, священников, псов на овчарне, нежных рук кормилицы, испуганного лица брата, крики и душераздирающие стоны матери в конце аллеи, кровь и молоко… Реми задрожал, словно его сломил приступ жестокой лихорадки. Суженные зрачки метались в своём замкнутом пространстве, готовясь выскочить вместе с глазными яблоками из орбит. Губы, раскрытые в инстинктивном шипении, давали увидеть стучащие зубы, клыки. Он не видел ничего, кроме матери, распростёртой на дорожке, в разодранном платье, перепачканном кровью и несколькими  болезненными каплями женского молока в области кружев на груди.
Воистину безумный ангел.
Юноша с силой принялся отталкивать от себя графа, сжал собственную руку поверх пальцев врага, неосознанно пронзая острым ногтем тонкую, практически пергаментную, кожу.
- Убийцы… - он шептал, нашёптывал проклятье, задыхаясь от воздуха, не сводя глаз. – Дети Дьявола…Псины…Ненавижу собак... Ненавижу вас…Ненавижу…
Масон не смыкал веки – напротив, капли задерживались на слизистой оболочке, затем на ресницах, словно готовясь окрасится в алый. Он попытался сделать шаг назад, но не рассчитал новых сил, которые были отнюдь не под властью самого вампира, только его эмоций и образов подсознательного.
Реми исчез, чтобы появиться там, куда вела его нить предчувствий. Сказать по правде, бывший гувернёр предстал перед каменными стенами длинных коридоров, наугад пустившись бежать, как в замке. Он чурался портретов, опасался ударов от декоративных предметов и оружия. Вот и дверь. За ней – бьётся сердце. Депре услышал.

-->Спальня Луи