Начало игры.
Бестолковое хождение по улицам Парижа - дело, конечно, порой очень даже полезное, однако явно не в тот момент, когда тебе нужно искать работу. Спустя несколько часов испытаний: бесконечных косых взглядов, шепотков за спиной (а Мира отчетливо слышала каждое произнесенное слово, будто любой из говоривших бормотал обидные слова прямо в ухо), захлопывающихся перед носом дверей, стоило только спросить, не нужны ли в их лавке или таверне работники - Мирослава, вполне дружелюбно воспринимающая окружающий мир, стала люто его ненавидеть. "Да какая ж у них свобода, коли бабы одежду по вкусу себе выбрать не могут, а все мужицких советов слушают? Да такой свободы и в нашей деревне навалом - только выгребай лопатой да таскай на огород," - подумала девушка, объятая праведным гневом. Признаться, от своей будущей жизни, подчиненной константе "свобода", Лесная ждала совершенно иного. То искрящееся, бурлящее, щемящее ощущение того, что вот-вот наступит новый виток в ее судьбе, что проведенные в крепостничестве годы - глупая ошибка милосердного Боженьки, который наконец-таки убедился, что испытывать ее, Славу, достаточно, что можно - нужно! - уже предоставить ей возможность самостоятельного выбора, на который не будет влиять ни грозный барин, ни задумчивый дед, ни мнение соседок-болтушек из деревни, каждый раз при появлении Мирославы растекающихся в благожелательных улыбках; то самое ощущение смывалось с каждой новой каплей дождя, струпьями слетало с каждым новым раскатом грома, изначально казавшегося Мире своеобразным вестником свободы, нет СВОБОДЫ - именно так, с криком, с придыханием, с полуприкрытыми глазами, с облегченным выдохом, с улыбкой победителя, со скинутыми кандалами Времени, с разбитыми вдребезги гранитными стенами условностей и запретов по причине "а что люди подумают?".
Встретивший ее дождь показался подарком небес, призванным стереть все намеки на прошлую жизнь, смыть все обиды и горечь, оставив лишь щекочущий ноздри легкий-легкий запах - аромат победы над собой и над миром. Вот почему Мирослава то и дело останавливалась, не обращая внимания на неодобрительные (порой и обидные) возгласы, запрокидывая голову наверх, чтобы спасительные капли, мягкими лапками ступающие по лбу, щекам, бегающие вокруг крыльев носа, скатывающиеся с губ на подбородок, создающие иллюзию того, что девушка плачет по прошлой жизни - а плакали лишь тучи, но непременно от счастья - чтобы эти тонкие ручьи скользили вниз по шее, по выбившимся из косы волосам, забирались за воротник рубахи, где, летящие вдоль позвоночника, они могли бы заставлять вздрагивать и жмуриться от счастья - от осознания своей причастности к чему-либо, пусть и к бытовому парижскому дождю. 
Антрацитовый блеск вымокших улиц не резал глаза, наоборот - зеркальная гладь мостовых отражала бездонное сизое небо, заполоненное тучами, как центральные площади небольших городков, которые Лесные проезжали в процессе своего длительного путешествия, заполнялись людьми в базарный день. С детским энтузиазмом Мира перепрыгивала через одну лужу, приземляясь в другую, заставляя брызги воды и грязи, в которую превратилась дорожная пыль, фонтанами разлетаться вокруг, попадая на костюмы праздных граждан, которые тот час же принимались кричать и грозить кулаком, однако, приметив лезвие топора за спиной у девушки, невольно вспоминали о существовании "неуравновешенных" личностей, которым ничего не стоило разрубить обидчика на мелкие кусочки. Если бы Мирослава могла знать, о чем думают степенные горожане, она бы непременно рассмеялась, однако переубеждать их не стала бы - так выходило куда веселее.
Сладковатый запах свежей крови заставил Миру резко остановиться, принюхаться, а после, доверяя волчьему чутью, направиться в сторону его источника, то и дело вдыхая тягучий аромат, разбавленный пряными вкраплениями пота, нотками прибитой пыли и оттенками смрада извлеченных потрохов. Волчица внутри, сидевшая до того момента абсолютно спокойно (в отдельные моменты Мире вовсе казалось, что ее принадлежность к оборотням является лишь страшным сном, который пройдет, как только знакомое ворчание отца и предрассветная дымка вторгнутся в ее небольшой мирок), начала беспокойно метаться, судорожно втягивая блестящим носом воздух вокруг, негромко порыкивать и, если бы у нее была такая возможность, тянуть Мирославу за рукав в сторону заинтересовавшего ее, волчицу, места, то и дело обнажая клыки от нетерпения. Не привыкшая отказывать меховой части собственного разума, Мира направилась туда, где (по мнению волчьего чутья) ее ждало нечто интересное.

Постепенно дома вокруг стали какими-то более серыми, грязными, а на смену гулякам, прятавшимся от дождя под свежим номером газеты, под плащом или в ближайших зданиях, пришли усталые люди, муравьями снующими по улице, волоча за собой корзины, ящики, перекатывающими бочки, тянущие тележки с дровами, углем, заботливо накрытым полотнами грязной ткани. От них не исходило такой неприязни, какую Мирослава отчетливо чувствовала до этого - здешним жителям было абсолютно плевать на вымокшую девушку с топором, то и дело норовящим соскользнуть со спины, отчего Лесной приходилось постоянно поправлять его. Здешним было плевать: они торопились домой или на работу, туда, где их ждала возможность обогреться у коптящей печи или сменить промокшие тряпки на сухое (пусть и не всегда чистое) одеяние.
Мирослава внимательно рассматривала дома вокруг - здесь не было красивых дощечек с рисунками, поясняющими, что скрывалось за закрытыми дверьми, не было и зазывно кричащих мальчишек, каждый из которых утверждал, что таверна его хозяина самая лучшая из всех тех, что можно отыскать в Париже - да что там в Париже? Во всем мире! Из зазывающих остались только девицы с разорванной одеждой и размазанной черной и алой грязью по лицу - интересно, где они такую обнаружили? И звали они явно не в странное место с запахом мяса, которое так манило Лесную. Когда хриплые голоса умолкли, а цепкие коготки перестали терзать Мирославину рубаху (девицы с какими-то неявными выкриками отстранились от Славы, когда, заглянувши под картуз, обнаруживали не физиономию безбородого юнца, а вполне типичную женскую личину, искаженную еще и гримасой удивления), аромат ударил вновь, да еще так сильно, как никогда раньше не чувствовался. Мира обнаружила, что стоит у ворот непримечательного сероватого здания, которое почему-то местные жители, ранее не показавшиеся Лесной теми, кого можно было чем-то удивить, обходили, чуть поморщившись. Пожав плечами, Мирослава толкнула тяжелую створку, которая на удивление легко открылась, и, еще не успев окинуть взглядом местные владения, со своим непередаваемым акцентом прорычала (именно так называл Анри ее неспособность произносить изящную французскую "р"):
-Добррого дня! Скажите, а вам ррработники случайно не нужны?
Посчитав свою миссию на этом завершенной (чтобы волк потом не утверждал, что его не послушали), Мира стала дожидаться очередного отказа или метко запущенного сапога, тем временем осматривая внутренности странного двора. Здесь все было залито кровью: свежей, сворачивающейся, запекшейся, одежды снующих туда-сюда работников были алыми, земля была алой, непонятные сооружения в руках людей тоже были алыми, где-то слышалось пронзительное мычание, где-то испуганный визг свиньи. Мирославу сложно было назвать любителем животных: натура требовала воспринимать всех четвероногих и покрытых перьями как еду, но не как верных товарищей или надежных друзей.

Среди этой обыкновенной, казалось бы,суете Даниэль даже подзабыл о своеих утренних мрачных мыслях.  Нельзя было сказать, что именно эта работа доставляла ему невероятное удовольствие и упоение,но за трудом он быстро забывал о своих проблемах.  Его чувствительный нюх уже приых к зловоньям от разлагающихся звериных тел, залежавшегося мусора, навоза, мужицкого пота и больше Радо они не казались отвратными. Но вдруг, через пелину этих жутких запахов пробился неуловимый,нежный, словно цветочный...Чужой аромат, но за ним скрывалась сила, превосходящая ту, которой наделен почти каждый обычный смертный. Но так еще не пах еще ни один встреченный Даниэлем человек. Это оборотень? С удивлением для себя заметил он. Позже к этому примешался еще один, более сильный. Два?Откуда они взялись?
Судя по запаху, оба этих оборотня превосходили его по силе и это напрягало. Даже шкура стала хуже даваться. Второй, более сильный запах вдруг оказался так близко, а снаружи громче раздавались голоса мужиков,которые приветстовали хозяина.
Твою мать... Выругался про себя ликантроп,когда помещение покинули остальные рабочие, а за спиной остался некто, от которого веяло невероятной силой.
-И как тебе работается здесь, дикий? - голос мягкий, тихий,но в то же время пленящий и властный. По коже пробежали мурашки и Даниэль отложив свое орудие, повернулся к мужчине лицом. Даже в человеческом облике он выглядел гораздо мощнее и выше чем сам Радо, от чего тот внутри сжался. Ноги словно стали ватными и, вопреки желанию, парень встал на колени и уставился на владельца скотобойни пронзительным взглядом исподлобья.
- Вполне себе сносно...хозяин...
Что?! Какой хозяин?! Я его в первый раз вижу! Прикусил себе язык парень, когда осознал, что он и его внутренний волк подавлены чужой волей и ничего с этим не поделаешь. Стало даже как-то обидно...

Отредактировано Даниэль Радо (2012-07-16 08:32:56)

Габриэль посмотрел на преклонившего колени мужчину и усмехнулся. И в правду оборотень, слабый, только обращённый, не научился ещё толком подавлять свою звериную сущность, вот и стоит сейчас на коленях, глазами хлопает, что произошло - понять не может. Габриэль чуть прикрыл глаза и опёрся на трость.
- А как мои коровы на вкус? Объедение, наверное?
Даниэлю было даже стыдно, но только его человеческой сущности. Он вообще предпочитал не вспоминать о том, что обращен и что с ним делает полнолуние...
- Честно... Я не помню... - Была бы воля Радо, он бы привязывал себя к чему-нибудь и оставался на месте, пока опять не станет нормальным человеком. Ну, или запоминал бы, что он делал. Мужчина опустил голову, так как та начала кружиться. Зрачки его расширились, а по телу прошелся жар. "Что? Но полнолуние уже прошло... так от чего же?" Снова было ощущение, что еще немного - и он обратится.
-Держи себя в руках, щенок... - презрительно сказал Д'Эстен, чувствуя изменившуюся ауру, видя как мучается молодой оборотень. - Вечно с вами, новообращёнными, одни проблемы... - Он сделал только шаг и на отмаш ударил обращенного по лицу своей тростью так, что он упал на залитый кровью и нечистотами пол.
Удар был немного неожиданным, но привел лекантропа в чувства. Вонь от лужи, в которую он плюхнулся, снова врезалась в нос и заставила откашляться. Мужчина приподнялся на локтях и тряхнул головой.
- Прошу меня простить...
-Ты принёс мне убытки и заставил самолично сюда явиться... - Габриэль коротко рассмеялся, его изрядно забавляла эта ситуация, да и этот ликантроп. - Быть может, мне просто убить тебя? Это лишит меня множества проблем!
-...и не только вас... - Тихо хмыкнул оборотень, вставая на ноги и поднял взгляд. - Мне от этих превращений тоже никакой пользы... - Радо старался смотреть прямо в глаза хозяину скотобойни, хотя внутренний волк очень желал переключить свое внимание на что-нибудь иное.
- А знаешь... Смерть будет слишком лёгким наказанием для тебя, щенок... - Габриэль в задумчивости приподнял подбородок мужчины и поинтересовался таким тоном, будто говорит с падалью. - Как тебя зовут, и кто тебя обратил?
-Даниэль Радо... Господин, - процедил он буквально сквозь зубы, так как такой тон очень уязвлял самолюбие лекантропа. - Я подвергся нападению оборотня... больше ничего сказать не могу... не помню. - Дернул головой, желая высвободить свой подбородок из цепких пальцев чистокровного.
Габриэля позабавили злость и бессилие в тоне Даниэля, его решимость и его страх.... Они плескались в его глазах, и это было даже немного весело и вызывало лёгкий интерес.
- Как я и думал... Ты убивал людей? - Глядя в глаза и уже примерно зная, что услышит в ответ спросил Д'Эстэн.
Даниэль скрежетал зубами, продолжая смотреть в холодные глаза мужчины.  От этого по коже даже бегали мурашки. Последний вопрос заставил сердце сжаться, а в голове всплыли неприятные картины прошлого, которые Радо старался забыть.
- Д...да...
- Хм... ну что ж... - Отпустил Габриэль наконец подбородок парня и стряхнул пальцы от грязи и крови, в которых был измазан Даниэль. - По чести - ты должен быть предан смерти и забвению... Но я не судья... Скажем так, ты интересен мне кое в чём... С этого момента твоя жизнь принадлежит мне. Ты будешь делать то, что я тебе скажу, и тогда, когда я скажу. За непослушание ты будешь наказан... И это куда хуже смерти, обещаю... - Габриэль зловеще улыбнулся, выпрямляясь.
"Замечательно... теперь я собачка на побегушках у надушенного мужика..." Сам себе усмехнулся Радо и склонился перед  оборотнем.
- Да, хозяин... Я все понял... - Было жаль самого себя. И как он мог так низко пасть и дать подавить свою волю?! Но, ничего не поделаешь - внутренний волк не давал бы жить Даниэлю нормальной жизнью... А рядом с этим чистокровным он более чем спокоен и подавлен. Теперь.
- Прекрасно. Можешь бросить эту работу, с сегодняшнего дня ты будешь жить в моём доме на правах моего слуги... Хотя, на самом деле, у меня в доме работа куда проще, чем здесь. - Габриэль отвернулся и направился к выходу, показывая, что разговор окончен.
- Как прикажете, хозяин...- Тяжело вздохнул Даниэль и, вдруг вспомнил. - Прошу прощения...у меня есть пес... могу ли я забрать его с собой? - Как ни крути, но Лэру был для Даниэля единственным другом эти полгода. Он единственный, кто не упрекал его за превращения каждое полнолуние и за новых жертв своего горе-владельца.
В глазах Габриэля скользнуло удивление. "Пёс? У оборотня? Большая редкость..."
-Ну что ж... если тебе так хочется... возьми, но жить собака будет на конюшне. - И Д'Эстэн покинул пропитанное запахом крови, потрохов и пота помещение, направляясь к небольшой канторе. В этом здании хранились все бумаги о заказах, доходах, поставках материалов. Туда же обычно приходили наниматься безработные. И именно оттуда сейчас доносился лёгкий приятный запах женщины-оборотня и ощущение звериной ауры. Кажется, этот экземплярчик будет посильнее, поинтереснее.
Подойдя ближе к месту найма, он нос к носу столкнулся с женщиной. Он был готов к этому, но явно не к тому, как эта женщина будет выглядеть. Особенно впечатлил топор за спиной. Габриэль отметил для себя и не маленький рост, и яркие глаза, с лёгким оттенком зверинного безумия. Вот и второй оборотень...

Написано при активном участии Даниэля Радо. Выложенно с его согласия.

Отредактировано Gabrielle d'Estaing (2012-07-20 08:22:05)

-->Замок графа Луи Гронота

Тяжелые лапы глубоко зарывались в рыхлую прошлогоднюю листву, когда Клауд большими скачками летел по весеннему лесу. Он любил такой бег: когда несешься вперед стрелой, соревнуясь с ветром, в нос бьют острые лесные запахи, и точно получается убежать от всего: от мыслей, воспоминаний, долга… черт возьми, даже от самого себя!
Огромный хищник застыл на месте, неподвижный, точно каменное ее изваяние. Живот предательски подводило от голода: волк не ел уже несколько суток, а последняя охота окончательно вымотала его. Конечно, можно было сейчас поразвлечься и погонять зайцев по округе, но разве парочки этих мелких зверьков достаточно, чтобы насытить мощное тело хищника? Как минимум, нерациональное использование сил, особенно если учесть, что в городе полно дичи куда более питательной.
Похожий на очень крупную, взъерошенную собаку, Клауд выскользнул из леса, скрываясь в пустынных подворотнях. Ледяные потоки воды обрушивались с неба, шерсть по бокам висела серыми слипшимися клочьями, а лапы увязали в раскисшей земле, но старый волк, привыкший спать в лесу на земле, давно уже не обращал внимания на подобные мелочи. 
Неверный ветер принес чужой, незнакомый запах. Он мог обмануть кого угодно, но только не опытного охотника.  Низко припав к земле, волк бесшумно двинулся к своей цели, крадясь в глубоких провалах узких переулков. Редкая удача, хоть и добыча на тот раз не сулила пир.
Она даже не успела закричать, когда тяжелое тело стремительным прыжком сшибло ее с ног, придавливая к земле. Мгновение – и все было кончено одним движением мощных челюстей, вырвавших жизнь из тощего сухого горла. Громко хрустнули шейные позвонки, раздробленные звериными клыками, что-то мягко плеснуло – и в горло зверя полилась горячая, пряная жидкость. Изломанное тело пожилой женщины валялась под лапами волка. Клауд низко склонил голову, принюхиваясь к рваным ошметкам мяса, в которые превратилась шея его жертвы. Он не ошибся: старая ведьма тоже была оборотнем. Жаль, что не успела обратиться: наверное, совсем не ждала нападения. В прочем, это все равно бы ничего не решило. Не настолько вкусная дичь, как хотелось бы, однако Клауд был слишком голоден после охоты, чтобы выбирать.
Когда от тела женщины остались одни обглоданные кости,  он счел, что провел день так, как и следует уважающему себя душегубу, а посему уже собирался направиться в хижину: отсыпаться после удачной охоты. Увы, этим неожиданно миролюбивым планам было не суждено сбыться.
Он нырнул в подворотню, надеясь срезать путь до сторожки, как внезапно замер, вновь принюхиваясь. В воздухе отчетливыми нотами выделялся аромат чуть затхлой крови. Клауд знал, что его путь ведет мимо скотобойни, однако витавшие в воздухе запахи были необычны. Он ощутил, как в груди вновь закипает слепая, звериная ярость. Проклятие. Запах волчьей шкуры бил в нос, заставляя трястись от отвращения. Их слишком много, этих ублюдков. Нашли себе место подкормки.
Трезвая рациональность не без труда обуздала беснующиеся в душе инстинкты. Он не опасался численного превосходства противников, однако наличие слишком большого количества людей вокруг заставляло соблюдать осторожность. Поэтому, бесшумно припадая к земле, волк начал подкрадываться к скотобойне с наветренной стороны, чтобы его не могли учуять, прижав к голове острые уши. Затаившись за  сваленными в углу двора бревнами, он мог спокойно вызнать все о своих противниках, не вступая при этом в бой.

Отредактировано Claude Lastennet (2012-08-03 21:07:32)

Мирослава смотрела на собеседника исподлобья, настороженно выжидая тот момент, когда зверь (а это был именно он, сомнений не оставалось) бросится вперед, чтобы перегрызть глотку чужаку, ступившему на его территорию. Такие правила были повсюду, где бы ни проезжала небольшая стая Лесных: оборотни с остервенением бросались на чужаков, осмелившись пересечь невидимые границы. К счастью, еще до начала откровенного столкновения дедушка всегда успевал заверить соплеменников в собственной непричастности к делам политическим и территориальным, посему семейство все-таки отпускали, продолжая с подозрением смотреть в три широких спины до тех пор, пока волки не покидали город или деревню, в которых располагались иные звери. Слава нервно повела плечом, стараясь глубже прочувствовать знакомую тяжесть топора на спине, чтобы в любой момент выхватить стремительным движением свое орудие, защищая свою шкуру от неоправданных посягательств.
Хозяин скотобойни (а это был именно он - стоило лишь посмотреть на то, как заискивающе и несколько затравленно смотрели в его сторону рабочие) смотрел на девушку так пристально, что девушка почувствовала себя неловко: по обыкновению баре-бояре старались лишний раз не смотреть на крепостных, лениво отсылая взгляд светлых очей на что-нибудь более приятное, потому Мира не привыкла к подобному вниманию к собственной персоне. Щеки предательски вспыхнули, причем сама Лесная вряд ли смогла бы ответить на вопрос о причинах подобного явления. Было ли виной тому смущение, злость на кого-либо (на саму себя?) или просто какая-то нелепая реакция организма - сложно было догадаться. В ответ на предложение присесть девушка лишь недоуменно уставилась на мужчину, от удивления даже позабыв о вбитых с детства правилах поведения в беседе с господами. "Это же как же я при барине-то сяду. Да еще и когда они сами стоять изволят?", - подумала Мирослава и снова принялась с увлечением рассматривать пол, как будто там действительно было что-то интересное.  Поправив съехавшую с плеча перевязь топора, девушка проводила взглядом выходящих из здания людей, которые, кстати, были хоть какой-то гарантией, что зверь напротив подумает, прежде чем набрасываться на волчицу. "Лесные черти, что же делать?" - судорожная мысль пронеслась раскатом грома, заставляя Миру крепче схватиться за кожаный ремешок, оставляя на мягкой поверхности неглубокие следы коротких, но твердых ногтей, даже с превращением в человека не утративших своей прочности.
-Ну да. Работать, то ись, хочу я у Вас, - хрипло пробормотала девушка, в который раз проклиная волчицу, которой в такой неудачный момент приспичило дать ложную наводку на дальнейшие действия.
Недоверчиво покосившись на предложенный табурет, девушка аккуратно присела на его край, привычным жестом поставив топор рядом. Настолько близко, что его рукоятка, казалось, практически не покидала мозолистую ладонь Лесной, внутренним теплом промокшего отполированного дерева внушая оборотню толику уверенности в собственных силах. Несомненно, за такой поступок Валдай бы вдоволь отчитал ее, однако ослушаться приказа она тоже не могла - это место, быть может, было ее единственным шансом на получение работы, пусть и тяжелой, совсем не подходящей для девушки, в чьем возрасте уже давно было пора заиметь тройку-четверку ребятишек.
Услышав про "нелюдей" Мира даже обиделась, нервно поведя острыми кончиками ушей в сторону, чего, к счастью, было практически не видно из-под растрепанных и мокрых волос, которые в сухом и теплом помещении принялись сохнуть, при этом завиваясь в большие кудри.
-Вы, мусьё, зря нас, людей простых, за людей не держите. Чай не деньги человеком-то делают, - пробормотала Слава и прикусила язык, осознавая, что это не глуховатый Ляпницкий, который все ее выпады воспринимал как нелепое бормотание умственно недоразвитой, какой охотно ее выставляли отец и дед - для защиты самой Мирославы, разумеется. -Я ведь это, к работе-то приспособлена. И дров могу нарубить, и тушу какую куда отволочь, и печь растопить, да даже резьбой могу расписать что-нибудь, только прикажите, - уже более уверенно продолжила девушка, почесав в затылке. -А кровь мне ваша мертвая даром не нужна, я охоту люблю, чтобы сердце стучало, да потроха подстукивали, а не лежала эта еда бездумно, глазьями стеклянными лупая.
Отрицать собственную сущность Мира не стала: она была уверена в том, что собеседник чуял ее так же хорошо, как и сама Лесная чувствовала его запах. А вот насчет еды не могла согласиться: жрать сырое мясо старых коров ей ничуть не нравилось, а запах крови, который так привлек волчицу, заставлял краешком сознания задумываться о том, что, быть может, это и вправду не лучшее место для работы: придется держать себя под контролем еще тщательнее, чем это обычно делалось.

Даниэль поднялся с колен только тогда, когда чистокровный покинул помещение. Скула, на которую пришелся удар тростью, саднила и даже кровоточила. Но сейчас было не до царапин и легких синяков. Ему оставалось только радоваться, что хозяин так легко с ним обошелся. Он был сильным, чистокровным и уничтожил бы Радо одним щелчком. А так как лекантроп ни с кем не общался здесь особо – его скорой смерти никто не заметит, даже если его освежеванный  труп повесят среди ждущих снятия шкуры остальных животных трупов. За работу браться не хотелось, в основном из-за того, что снова вошли рабочие и, наконец, заметили нелюдимого Радо. Кто-то даже интересовался, чегойта хозяин от него хотел, ведь не самый лучший он работник, на худой конец. Невозможно работать в таких условиях.
  Даниэль бросил не снятую до конца шкуру и вышел из барака в дождь. Дышать, кажется, стало легче. Капли падали на землю, собирая витающие на скотобойне отвратные запахи гнили и отходов, и даря некую свежесть, вперемежку с сыростью. 
  Хозяин велел ему поселиться в своем доме на правах прислуги. «Знать бы еще, где этот дом…» - подумал Даниэль, по запаху узнавая, что чистокровный еще здесь. «Пожалуй, надо спросить  у него.…А то негоже мне по городу скакать и каждый дом обнюхивать».
  Не щадя старые сапоги, он направился в сторону конторки, мешая грязь и лужи под ногами, которые вязко и мерзко чавкали. Перед входом в помещение Радо остановился, учуяв помимо хозяина еще одного оборотня «Хм.…Не показалось, значит…» - Ведь на второй запах он внимания ранее не обратил. А потом учуял еще одного. Только это было совсем иное создание, которое молодому лекантропу еще не встречалось. «Ай, была-не была». Дани постучал три раза и вошел, игнорируя злые взгляды писарей и счетоводов, которых выгнали из нагретых кресел.
- Прошу меня простить, хозяин… - Смиренно обратился он, бесшумно закрывая за собой дверь и не спеша поднимать взгляд на присутствующих. - Я хотел знать, куда мне отправляться,…где вы живете?

Гадкий душный запах волной подкатил к горлу, заставив волка невольно оскалить желтые клыки. Вот он. Идет, высокомерно задрав нос, чем-то похожий на мальчишку, которого Клауд поймал сегодня днем. Развратный, надушенный, воняющий то ли одеколоном, то ли какими-то бабскими красками. Не парень, а кукла.  Неужели мелкий упыреныш решил сунуться к оборотням? Ну сейчас они тебя потреплют, цыпленочек.
С трудом подавив прилив отвращения, волк отвлекся от шествовавшего вампира и враждебно оглядел шумный скотный двор, скаля в усмешке клыки. Залитый навозом и раскисшей грязью, под грубые окрики перегонщиков скота двор сквозь серую пелену дождя казался каким-то мерзким дурным сном, из тех, что являются ночью воспаленному в лихорадке мозгу, измученному долгой болезнью.
Волк повел носом, принюхиваясь к резкому, неприятному животному запаху.  Широкоплечий работник ввел на веревке огромного черного племенного быка, то и дело на него опасливо оглядываясь. Клауд тихо хмыкнул; страх погонщика был не удивителен: волк не понаслышке знал, насколько свирепы и сильны подобные быки. Необычайно крупные, намного крупнее сородичей, они никого не признавали, понимали только язык силы и имели необычайно крутой и кровожадный нрав.
Напряженно принюхиваясь,убийца все еще следил за быком, когда в его голове созрел план:  пора было расшевелить этот волчий гадюшник. Волк вскочил на ноги и прокрался меж сваленных в кучу ящиков, теряясь в хаосе и приближаясь все ближе к намеченной цели. Черный бык подслеповато щурился на кипевший жизнью двор, отфыркивался от водяных капель и недовольно хлестал себя хвостом. Улучив момент, когда погонщик неразумно отвернулся, громко разбранив какого-то неумелого работника, оборотень выскользнул из своего убежища, подбираясь к быку. Животное занервничало, принюхиваясь к воздуху: не почудился ли ему запах волчьей шерсти.
Рванувшись с места, Клауд тяжело ударил быка лапами, вгрызаясь клыками и когтями в лоснящийся от влаги черный бок и вырывая изрядный клок мяса. Двор содрогнулся от рева раненого животного; выдыхая  клубы пара, бык развернулся, бешено ища глазами обидчика, однако охотника уже и след простыл: проползя под телегами, он затаился, чтобы иметь возможность насладиться творением лап своих.
Разъяренный, бык бросился вперед, снося хрупкий загон и поднимая на рога своего погонщика. Двор содрогнулся от рева взбешенного животного и отчаянного крика мужчины: из разодранного живота погонщика хлестала бурая дымящаяся кровь, кишки уродливыми лохмотьями выглядывали наружу. Клауд чуть слышно зарычал, с жадным наслаждением втягивая аромат живой горячей крови, а ослепленный болью и запахом крови бык, сломя голову, бросился вскачь по двору, круша все на своем пути, расшвыривая и калеча разбегавшихся с дикими криками работников.
Волк торжествовал.

В обществе оборотней было бы неуютно, почти тревожно, если бы Ло не был уверен, что реальную угрозу представляет только светловолосый хозяин скотобойни. Непогода сближает. Жаль, что все они не из тех, чтобы вытягивать босые ноги к камину, расслабляясь в теплом кресле, пока рядом находится потенциальный враг. Ло к примеру, был бы не против того, чтобы одна из псин сделала ему массаж ступней, тогда как его невольное общество было бы больше радо пустить ему хм... кровь? Разорвать на куски, оставив ошметками валяться на мощеных улицах и даруя шанс восстановится и выжить.
Растер плечи, играя роль человека, что промерз до костей, взглянул с удивлением на еще один молодой шмоток мяса и крови, зашедший в комнату. Молодой... Совсем еще зеленый и, наверняка, вкусный.
Улыбнулся нахально, поднял ладонь и перебрал пальчиками воздух, смотря на молодого так масляно и зазывающе, что будь он девушкой, был бы заподозрен в жизни на улицах красных фонарей. Присмотрел себе теплый уголок, и встал туда, все улыбаясь, но уже более остывший к своей игре. Воспоминания хлынули. Похоже что призраки прошлого не дремлют, и этот, что зашел, виновато понурив голову, являлся для вампира рычагом для одного из них. В комплект к тому, что он нещадно выдирал из Доле назойливые воспоминания, этот новенький неимоверно раздражал своей покорностью. Интересно, прикажи ему Ло вылизать свою обувь, от носка до пятки испачканную в грязи - облизал бы? Не удержался от тихой усмешки, наверняка вновь напрягая чуткие слуховые аппараты напрягшихся оборотней.
Лорантэн прекрасно помнил человека, на которого так был похож вошедший. Поднявшаяся ненависть охватила разум, но он не был бы собой, если бы не смог удержать вот-вот соскользнувшую маску бездарной куклы. Присев, достал из кармана платок, принялся очищать обувь от начинающей подсыхать грязи, таким образом не давая окружающим увидеть своих глаз. Они-то как раз и свидетельствовали о накатившем безумии. Брезгливо скомкал платок, уже никому не нужный, но подписанный золотой нитью нынешними инициалами Ло - опекун же свято поверит, что его мальчик просто потерял платок, пока гулял непонятно где - и бросил бы на пол, будь он чуть более взбешен и менее воспитан. Да, если так поступить, каждая шавка находящаяся в пределах этой комнаты поймет, что он не в себе. О чем он вообще думал, идя за этим ангелом? Вопрос излишен. Ясно уж о чем. Сжал платок в пальцах, пачкая руки. Смотрит на окружающих заинтересованным, но, разумеется, как истинная барышня, бессмысленным взглядом. Вот русая, или как этот цвет пшеницы назвать, уже и топорик свой дергает - небось тянутся рученьки сорвать головушку-то вампирью с плеч и, прямо как поленце, разрубить напополам. Или на четыре части, если уж особо решит побаловаться. А блондин этот, хозяин, наоборот, обделен вниманием вампира - тот намеренно на него не смотрит, и даже старается не отслеживать движения боковым зрением. Зачем? Ему не будет победы над Ло, никогда такого не будет, что бы Доле победил этот...
Когда рррычащие интонации девушки стихли, он вспомнил о вопросе Серафима в свой адрес. Точно. Представиться же нужно, как он попросил. И уйти эффектно отсюда, вглубь дождя стеной, к своему настоящему дому - капелле, и осесть там, работая с заключенными. Чуть поморщился от воспоминаний, после чего черты его лица разгладились, нежнейшая улыбка появилась как по заказу, а ладонь правой жеманно прижалась к груди.
- Я - Лорррантэн - да, не в силах дитя преодолеть свое желание позлить как можно сильнее блондинку. Не любит таких настолько, что готов обрить эту девку налысо. Или окунуть ее головой прямо в деготь. - И, я, пожалуй, покину вашу компанию - по рассовой принадлежности настолько не подхожу что впору плакать. - Подошел к хозяину всего этого безобразия именуемого скотобойней - а на деле являющегося кормушкой оборотней - и всучил ему собственный, измазанный в грязи, платок. - До свидания.
Ребенок в нем возликовал, когда он буквально бегом покинул помещение, опасаясь праведного гнева Серафима. А ведь если он не поторопится - так точно ощутит на себе тот самый гнев. Скорее в капеллу.
- - - - - - - > Белая площадь (Place Blanche)

Отредактировано Laurentin (2012-09-23 19:29:30)

Окружающий Мирославу двор на миг сосредоточился в двух точках: горящих яростью алых глазах взбешенного быка, чья окровавленная морда в то мгновение замерла, раздраженно повернувшись в сторону новой жертвы. О да, пир безумия вышел на славу! В воздухе смешалась симфония пронзительных криков, обессиленных стонов, грязной ругани, предсмертного хрипа, вырывающегося из немеющего рта вместе с пузырями грязной пены, что струилась непрерывным бурым потоком вниз, с упоением падая к раскрывшейся навстречу грудной клетке, которую больше нечем было сдерживать: мощные рога быка на манер лома обнажали сокровенный ларец, где бережно хранилось вздрагивающее сердце и серые облака легких, пропитанных дешевым табаком, прибитой дождевой влагой пылью, сжатых многочисленными спайками в блестящую влажную полосу шелковой ткани плевры, безвольно испорченной острыми кончиками опаснейшего оружия - оружия, что боги дали живому. В такие моменты любого посещает мысль: а стоил ли того отказ от быстрых ног, прочных панцирей, теплой шерсти, острых клыков и длинных когтей ради непонятных переживаний, способности предавать, алчности, которая не имела ничего общего с жадностью оголодавшего волка, с наслаждением рвущего на горячие и влажные куски сухое мясо старого лося, столь удачно подвернувшегося под лапу посреди голодной зимы - не безопаснее ли погрузиться в жизнь плоти полностью, отправляя духовное туда, где ему и выделено место - в залитые солнечным светом палаты Даждьбога, в уютные объятья берегинь, их сводящий с ума своей простотой запах, не похожий на раздражающий аромат тяжелого парфюма, которым обильно поливали себя живущие ныне дамы и господа, верно следующие неуловимым традициям моды - вслед за Наполеоном I, который и ввел в общество это глупое действо. Разумеется, Мирослава про культурные предпочтения Бонапарта не знала ровным счетом ничего, потому и задумываться о подобном не собиралась. Не собиралась она и рефлексировать по поводу уместности становления человеком: только тем, кто умел быть зверем, была понятна вся прелесть бытия человеком - когда внутри есть что-то еще, живое, рвущееся наружу, заглушающее голос разума и призывы тела. Душа.
На осмотр двора у Лесной не было времени: краем глаза она заметила и искореженные тела, похожие на сломанных кукол, которых жестокие дети оставили забытыми посреди улицы, предварительно убедившись в том, что никто другой с ними играть уже не сможет - иногда детский эгоизм не знал своих пределов; нельзя было не обратить внимание и на панику рабочих, вооруженных вилами и длинными ножами, которые толпа воинственно настроенных мужчин трусливо побросала в углу, оставив в грязи так же быстро, как и молящих о помощи товарищей. Стадо, которое с маниакальным упорством изо дня в день резало другое стадо, всячески боялось проявлений индивидуальности: раненый на их глазах парень, что бросился усмирять взбешенного быка, теперь еще долго будет преследовать работников скотобойни в диких кошмарах, где он непременно будет бежать следом и умолять подержать его потроха, пока он разберется со своими земными делами. Мире не было его жаль. Воспитанная зверем, что зверем был рожден, она не умела отличать добро от зла, не знала и христианского милосердия: им не было места в лесных законах, где право оставалось на стороне сильного до тех пор, пока на смену ему не придет сильнейший, мощью своей разрушивший былые устои. Вот и сейчас смерть человека Лесная воспринимала лишь как неудавшуюся схватку, похожую на ту, когда глупая белка бросается на медведя, вздумавшего сунуть когтистую лапу в ее жилище - побежденный не имел права на сострадание, потому что он уже был побежден, не рассчитал силы, оказался в таком положении исключительно по своей вине - и не важно было оборотню, какие именно цели преследовал умирающий мужчина, что безвольно упал на спину прямо посреди лужи, окровавленными пальцами пытаясь вернуть в свое тело то, что отняли у него рога быка: его остекленевшие глаза с укором смотрели в небо, с которого лениво уползали серые тучи, унося за собой душу парижанина в необъятные владения Велеса.
Бык, выбравший себе в жертвы Мирославу, поступил несколько опрометчиво: изголодавшаяся по годной охоте волчица с радостью оскалилась, нетерпеливо переступая с лапы на лапу в ожидании того момента, когда ей наконец-то позволят вырваться наружу и впиться в загривок жертвы своими острыми клыками и когтями, на лоскуты порезать грубую кожу, а потом, разорвав бычью шею и выпустив из нее горячую кровь, с жадным урчанием поедать теплое мясо, из которого еще не успел выветриться горьковатый привкус адреналина. Однако Лесная упорно продолжала держать себя в руках, понимая, что вместо быка охота будет открыта на нее, что девушку вовсе не прельщало. В те короткие мгновения, когда произошел резкий замах, отточенное лезвие блеснуло на солнце, взлетая вверх, а руки Миры надежно обнимали длинную рукоятку, на размышления не было времени. Родиться оборотнем было куда сложнее, чем стать им после укуса: грани между звериным и человеческим сознанием в моменты всплеска эмоций незаметно стирались, позволяя глазам видеть больше, ушам - слышать сильнее, а охотничьему инстинкту - побеждать страх и в сторону отставлять ненужные вопросы этики и морали, когда от промедления зависела твоя собственная жизнь.
Двигаться в человеческом теле с привычной скоростью Мирослава не могла, потому только и успела отскочить в сторону, попытавшись миновать острые рога, один из которых все-таки успел оставить на разгоряченной коже длинную царапину, окрасив мокрую льняную рубаху алыми разводами. Можно было бы попытать удачу и ударить быка прямо между налитых кровью глаз - силы оборотня хватило бы на то, чтобы с хрустом проломить плотный череп, однако не было никаких гарантий, что летящая вперед туша по инерции не проткнет тело мощными рогами, прибив его к двери канцелярии так, как опытный коллекционер любовно прикалывает острыми булавками беззащитных бабочек к картону. Потому чутье зверя подсказало Мире, что бить нужно сбоку, когда тяжелая туша будет на короткий миг приостановлена деревом - на гладком и мокром крыльце копыта не смогут затормозить, чтобы избежать столкновенья со стеной - да и быку бы это и в голову не взбрело, ведь перед его глазами маячила фигура одного из самых заклятых врагов, чей запах раздражал рогатого, заставляя гневно выпускать пар из широких ноздрей. Лезвие блеснуло еще раз и погрузилось в могучую шею, оросив кровью из разрубленной сонной артерии лицо и тело девушки. Бык гневно взревел уже где-то внутри помещения - того короткого мига, когда дверь приостановила тяжелую тушу, хватило, чтобы совершить небольшой удар, сопроводив его коротким рыком - для широкого размаха не хватило места - и откатиться вбок, пересчитав занывшими ребрами ступени. Преследовать жертву дальше не было смысла: вскоре он все равно издохнет от потери крови, а терять самообладание на глазах у немногочисленных рабочих, что остались в живых и трусливо выглядывали из помещений, не хотелось - пьянящий запах крови был слишком близко, слишком отчетливо слышен, хотелось облизнуться, попробовать травоядное на вкус, однако Лесная упорно отгоняла от себя такие стремления и лишь протерла лицо рукавом, оставляя на нем грязные бурые разводы крови, перемешавшейся с дорожной пылью, намертво въевшейся в ткань рубахи - здесь помогли бы только вода замерзшей реки, комья снега и докрасна замерзшие руки - только так можно было вымыть чужбину из льняного полотна. Царапина оказалась несколько глубже, чем ее представляла Мирослава - сквозь раскрывшиеся лепестки кожи проглядывали недра разрезанных мышц, защитивших Миру от куда большей потери - изрезанных почек, без которых сложно было бы представить нормальное существование девушки. Все то, что говорилось про "мгновенное" самоисцеление оборотней, было обыкновенной чепухой, схожей с поверьем о том, что ведьмы ходят на копытах - требовалось не меньше трех дней усиленного отдыха и хорошего питания, чтобы рана зарубцевалась - это было определенно быстрее, чем у человека, однако нанесенный урон все-таки был ощутим. Лесная уже хотела оторвать лоскут рубахи, чтобы перевязать рану, как вдруг почувствовала новый запах, которому не придала значения до этого. Это был аромат матерого хищника, который непроизвольно заставил ее обнажить клыки и приготовиться к новой атаке - если бы он и был настроен дружелюбно, то непременно вошел бы к Д'Эстену (признавать его вожаком Лесная отказывалась), а не скрывался бы где-то в недрах скотобойни. Сжав покрепче рукоятку топора, девушка поднялась с земли и принялась настороженно всматриваться во все темные углы двора, пытаясь не обращать внимания на трупы и первых смельчаков, которые отважились подобраться к телам коллег, чтобы убедиться, что они уже мертвы - или еще живы.
Сладковатый запах быка дразнил ее, рев испуганных животных мог бы отвлечь, однако Мира целиком сосредоточила свое внимание на невидимом противнике - в тот момент она отчетливо понимала, что враги здесь все, но только один из них мог представлять действительную угрозу в данный момент. Дух волка беспокойно заметался внутри, призывая девушку к спокойствию - сердце учащенно билось, пульсируя в стенках сосудов раскаленным железом крови, заставляя тело дышать глубже и чаще - вместе с необходимым воздухом ловить запах хищника, посягнувшего на территорию, которую Лесная уже стала считать - пусть и частично - своей.

Отредактировано Мирослава Лесная (2012-09-15 23:18:44)