Начальный пост
Все совсем рядом. Наверное, потому что земля маленькая и круглая. Куда ни пойди, все равно рано или поздно выйдешь к знакомому месту. Даже если удаляешься от него. Доменик уходил от Сорбонны на скорости, приличествующей не всякому экипажу, а все равно чувствовал, что скоро вновь окажется там. Снова помимо своей воли побредет по теплым камням тротуара, посидит на лекции вольным слушателем, делая пометки в извечном блокноте, и быть может, позавтракает в полном студентов кафе прямо под открытым небом. И все это время, борясь с собой и силясь отказаться от некоторых частей своей памяти, он будет слышать эхом донесенный из прошлого голос профессора.
Нет уж, спасибо. Вынужден отказаться!
Самоубеждение помогло только от части, и чтобы развеять остатки тягостных воспоминаний хотя бы на время, Доменик помотал головой. Наверное, еще никто не входил под своды Капеллы с таким жестом. Но упрекнуть его сейчас было некому: единственный доверенный слуга благополучно остался в поместье, рассудив, что уж среди «своих» то господин как-нибудь не пропадет, а лабиринте Тремеров, судя по гулкой тишине и внутренним ощущениям, не находилось ни единой души. Никто не вышел навстречу, заинтересовавшись гостем.
Гостем? Нет, гостем тут он себя не чувствовал. Плевать, что до сих пор бывал здесь лишь однажды еще в те славные времена, когда Капелла только строилась. Это место он имеет с полным правом называть домом. Где-то там, в глубине коридоров уже есть его комната, вне всяких сомнений примыкающая к лаборатории. Здешний Глава обещал позаботиться о ее наличии и удобстве. И если он не сдержит обещания… К счастью, узнать, что было бы в таком случае, не довелось даже самому ученому. Четверть часа спустя, после некоторого хаотичного блуждания по лабиринту подземных комнат, он все-таки нашел нужное помещение. Не дверь с табличкой, конечно, но здесь лежат его вещи, присланные заранее, и никаких сомнений – это место уже принадлежит  Нику.
Создатель комнаты будто знал вкусы ее будущего владельца и искренне старался ему угодить. С удовольствием, хоть и в процессе передвижения тела к кровати, погладив темную обивку попавшегося на пути кресла,  новый владелец оной части помещений Капеллы завалился на насыщенно-серое покрывало, прячущее простыни от любопытного взгляда, и раскинул руки крестом.  Закрыв глаза, он прислушивался к мыслям, вяло копошащимся на периферии сознания – размышление ни о чем, но обо всем сразу, начиная с оставленного поместья («Как они там без меня справляются?») и заканчивая личностью того, кто пригласил его сюда.
  Нет, «пригласил» - это неправильное слово. «Приказал» - было бы более уместно. Письмо Эмилио до сих пор лежало в кармане плаща, небрежно сброшенного теперь на кресло, но содержание его Ники помнил едва ли не наизусть. Зачем он взял его с собой в таком случае? Черт  знает – единственный правильный ответ, укладывающийся в промежуток от «на всякий случай» до «забыл выбросить». Как бы там ни было, в тексте послания его обещали встретить, предоставить помещение для занятий и того, кто мог бы стать подопытным. Первая часть не была выполнена, но лаборатория за стеной имелась, и есть надежда, что где-то в глубине коридоров находится темница. В конце концов, она есть в любой Капелле, и эта не должна быть исключением. А пленник там может быть с вероятностью пятьдесят на пятьдесят. Начинать без вариантов следует с ее поиска. Надо только заставить себя подняться…
Подняться, чтобы, остановившись у зеркала, обнаружить, что со своим нынешним видом сам будешь принят за постоянного обитателя карцера, и переодеться, безалаберной хозяйской рукой разметав вываленные из сумок вещи по всей комнате. Теперь она выглядит обжитой, а сам Ники похож на того, кто провел в Капелле не один год. Вроде бы, свой. Только в зеленых уголках глаз еще теплится удивление, смешанное в идеальной пропорции с недоумением  и легкой степенью равнодушия, свойственной особам, погруженным в себя.
Он готов идти, как только запрет двери заботливо оставленным неведомой рукой ключом. Отправится на запах… страха? Боли? Усталости от собственного бытия? – Все разом запахи тюрьмы приведут его к карцеру, даже если Доменик закроет глаза. Прямо по коридору, направо, немного вниз по холодной лестнице…

--->>> Тюрьма клана Тремер (сюжет)

Отредактировано Dоuméniquе (2013-06-15 16:55:58)

<<<--- Тюрьма клана Тремер

«Очень-очень давно…» - кажется, именно такими словами принято начинать все истории, случившиеся с кем-то старым и мудрым в те времена, когда ему еще не принадлежала ни одна из этих характеристик. Обычно, рассказчики добавляют к такому вступлению еще что-нибудь невнятное, вынуждающее разум слушателя и всю картину его воображения залиться безнадежно розовым цветом, ядовитым для глаз и умственных способностей. Последние тут же напрочь лишаются возможности адекватно оценивать события, и никчемный человечишка проникается искренним сочувствием к главному герою истории, сколько бы фатальных глупостей тот не делал. Все его поступки сразу начинают казаться вершиной хитрости и добродетели… Абсолютная дурость! И все же, с каждым шагом разгоняя снующих под ногами крыс, Никки погружался в размышления именно с этих слов.
Очень-очень давно, когда он был еще безнадежно молод, жаден до жизни, кою полагал невероятно короткой, но увлекательной, когда для него еще не существовало вампиров, он вел себя точно так же, как Ло буквально только что: капризничал, поливал каждого встречного ехидством, дразнил, позерствовал… И помня об этом до крайности счастливом периоде собственной жизни, Доменик не мог даже как следует разозлиться на маленького тюремщика. Он понимал Лорантэна, а понимание – первый и самый важный из шагов в сторону любви и смирения, как бы глупо и пафосно это не звучало.  Да, с Ло было проще всего смириться, и, заключив это для себя, ученый переключился мыслями на того, с кем ему еще только предстояло увидеться первый раз в жизни.
Книжный червь, любитель бумажек и бюрократии. Несомненно, стоит подумать об этом, воображение тут же нарисует до крайности унылого типа в казенном костюме и круглых очках с такими толстыми линзами, что не понятно, как еще не отвалился нос, вынужденный держать такую тяжесть.  А вот о прическе таких зануд сказать что-то определенное сложно – вариантов целых два: творческий беспорядок или, напротив, очень гладко прилизанные волосы любой формы. Возможны маленькие усики, словно у опереточных злодеев… Действительность, как это частенько бывает, ожиданий не оправдала. Стоило распахнуть дверь, ведущую в обитель канцелярии, как взгляд уперся в совсем юное на вид существо, что-то с увлечением записывающее в толстый журнал. Казалось бы, поднять такую тяжесть столь хлипкому на вид парнишке должно быть попросту невозможно, но тот как-то управлялся. И если бы не понимание сущности юного бюрократа, Никки подумал бы, что на умение управляться с этой отчетностью требуются долгие годы упорных тренировок.
Что приятно, ничего бюрократического, кроме пресловутого талмуда , ни в парнишке, ни в комнате не было. Это заставляло чуждого условностей ученого проникаться  искренним уважением к здешнему Главе и его подчиненным, исключая, разве что, маленького зловреда в лице тюремщика. И потому, оказавшись в непосредственной близости от стола Доменик уже твердо знал – говорить он будет в совершенно непринужденной манере. Вот сейчас, только кончиками пальцев об прохладную столешницу обопрется.
- Доброго дня. – Стоило начать разговор, склонившись с высоты собственного роста к сидящему соклановцу,  взгляд упал на сделанные им записи. – Вижу, представляться мне уже не обязательно.  Тем лучше.
Именно на этом месте Никки и заткнулся, внезапно осознав, что за весьма продолжительный путь от казематов до этой комнаты, думал о чем угодно, кроме дела, и теперь лишь отдаленно представляет себе, какими словами оформить  свое желание, граничащее с острой необходимостью. Ничего умного в голову, разумеется, не приходило.  Пришлось полагаться на язык – уж как-нибудь да справится.
- Мне требуется только одно – разрешение на получение живого материала для исследований. – Выдал означенный орган, минуя союз с центром здравых размышлений, и тут же добавил, - Из запасов тюремщика. И так, чтобы тот не посмел возмущаться выбору.
Припоминая возмущение и зловредность Ло, последнее уточнение можно было считать весьма ценным. И, пожалуй, только его. Все остальное и до, и потом Никки ляпнул исключительно по инерции.
- Подпись, печать, может быть, устное внушение…

Из огня да в полымя. Кажется, ситуацию, в которую попал Никки, оказавшись лицом к лицу с этим маленьким бумажным червем, это выражение описывало как нельзя лучше. Стоило ли, право, избавляться от общества Лорантэна с его желчью и мелочным упрямством, чтобы тут же встретиться с существом не менее ехидным и самоуверенным?
О, ошибиться на этот счет Доменик не смог бы, даже если бы очень захотел. Ему уже не пятнадцать, и показным радушием его не обманешь. Не купишь за чашку чая и тешащее собственную мстительность предложение заложить ближнего. Он не поведется на этот любезный тон и нарочитую суетливость в показном желании угодить «дорогому гостю». Хотя бы, потому что никакой он не дорогой. Его не ждали здесь и не хотели. Если уж быть до конца объективным, то Капелла прекрасно обошлась бы без ученого. Его прислали сюда просто, чтобы был, как обычно, не считаясь с его собственным мнением.
Так почему, дьявол все побери, он должен быть лапочкой?
  - О, Ло был столь любезен, что не указал вообще никаких причин. Полагаю, это его врожденное упрямство. Но мальчишку уже не переделать… Разве что научными методами. – Проворковал Никки, умостив задницу на стул. Весьма неудобная конструкция последнего заставляла задуматься, не будет ли удобнее чуть отклониться на нем, заложив ногу на ногу и устроив обе на столе. Но с мыслями об этом пришлось распрощаться – не являться «лапочкой» до такой степени в данный момент не казалось необходимым. Впрочем, если тезка продолжит в том же духе…
  Покусывая в задумчивости кончик предоставленного пера, Доменик следил взглядом за бюрократом и походя подмечал детали, говорящие о его личности больше, чем любые слова: манера держать спину, чуть склоняясь к чайнику, или,  напротив, то, как вытянулось тело, стоило его обладателю попытаться добраться до чашек на верхней полке, манера ходить, привычно-нарочитое давление в каждом слове. Если бы было средство, способное лечить вампирьи души (сам факт существования которых еще требуется доказать), этот молодой на вид, но старый разумом любитель статистики стал бы вторым в списке на получение, потеснив и Ло, и нынешнего главу Капеллы, и самого ученого. Впрочем, он бы, наверняка, отказался.
- Что же касается досье, то вряд ли вы узнаете какую-то действительно любопытную информацию – она отсутствует как факт. Я прожил скучную жизнь…
Лицемерное заявление скрасилось рассеянной улыбкой погруженного в себя человека. Ни дать, ни взять, сумасшедший профессор на пороге нового открытия: ни о чем другом думать не может и не хочет. Отлично дополняет образ скрип пера по бумаге: прерывистый, нервный – затверженная многими годами манера, порождение привычки записывать выкладки со скоростью, близкой к скорости мысли. Не важно, что на листе остается не очередное открытие, а всего лишь заявка на получение пары физически крепких вампиров, возрастом старше двух сотен лет, с указанием некоторых особых к ним требований.
- Впрочем, разве я мог бы отказаться?
Перечитав написанное, ученый кивнул сам себе и отложил бумагу и перо на стол. Не его забота, как будет разбирать этот забор из мелких, тщательно подогнанных рукой мастера, палочек на отдельные буквы Микулаш. А что касается предметов для письма, то последний химик с удовольствием оставил бы руке, чтобы крутить между пальцами – такое действо всегда способствовало ускорению течения мыслей, которое сегодня, как на грех, совсем не радовало. Тараканы в голове расползлись темным щелям, и выкурить их оттуда пока не помогала никакая метафизическая швабра.
-  Спрашивай.
Покачнувшись на стуле, Никки лениво прикрыл глаза, надеясь в этой темноте изловить хоть одно распроклятое «насекомое».

Покачиваться на стуле в ожидании запаздывающего ответа не было мучительно для Никки, занявшего сознание загонной охотой на тараканов и крыс, символизирующих его собственный мысли. Те твари, что побольше и пожирнее,  - будущие плоды его непрекращающихся многолетних трудов в лаборатории, более мелкие – отголоски долгой дороги и не менее долгого дня, последовавшего за ней и до сих пор не показавшего своего логического конца даже на горизонте. Это была действительно интересная, давно изобретенная им игра, сравнимая в своем азарте только со смешиванием нового вещества с уже известными науке. Алхимия не физическая, но душевная, и кто знает, быть может, когда-то он получит свой философский камень. Получил же его этот юноша, разливающий чай по старым, местами щербатым, но все еще дорогим чашкам.
Крысы в голове заводили носами, учуяв терпкий запах летнего провинциального полудня, и замерли. Они стояли перед внутренним взором Доменика, смешно сложив у груди короткие передние лапки и тяжело опираясь на голые хвосты. Они ждали угощения. Или руки, способной взять их за кончики голой, словно мелкими чешуйками покрытой розовой плоти и без малейшего угрызения совести посадить в банку. Но руке было не до них.
Обняв ладонями крошечную горячую чашечку, предоставленную щедрой хозяйской рукой в его полное распоряжение, Никки не думал ни о крысах и тараканах, ни о Ло, ни даже о том занятном веществе, что получил перед самым отправлением из дома, смешав в примерно равных пропорциях опиум и тщательно фильтрованное маковое масло (потрясающий эффект расширения сознания!), ни тем более о собственных манерах.  Его, наконец-то, развлекли беседой настолько, что губы против привычек сложились в улыбку, щедро сдобренную сдавленным, зато совершенно искренним смешком. Он прекрасно представлял себе донельзя изумленного Лорантэна, распятого на холодном металле стола и с ужасом наблюдающего, как его вот-вот вскроют, чтобы посмотреть, как он там устроен, и по окончании осмотра «выписать» препараты, способные превратить его в милого, покладистого и исполнительного юношу.  И это дивное видение веселило его настолько, что Никки даже не стал фыркать, проглатывая плюху про ярлыки и право их навешивания. В конце концов, это всего лишь демонстрация одной из граней чужого философского камня, а всех «лечить» - никаких запасов не хватит.
  Наградой за терпение ему стало весьма интересное сообщение, сдобренное множеством весьма дельных, но в то же время удивительных вопросов. Таких, словно маленький бюрократ не одну сотню лет не выходил из стен Капеллы, будто он вовсе не в курсе, как просто нынче встретить оборотня. Не то, чтобы для этой дивной встречи достаточно свернуть за ближайший темный угол, но все же…
- Эксперименты на собаках? – Подавить заблудившуюся в уголках рта улыбку ученому так и не удалось, и она – неловкая, будто случайная, редкая – сдобрила его слова изрядной долей иронии, не направленной уже, впрочем, на собеседника. – Что ж, полагаю, их действительно слишком много, чтобы не послужить материалом исследований. Чего только стоила та сладкая парочка в Оверни… Я бы не удивился, если бы они прямо в холле гостиницы принялись вычесывать друг другу блох на свой собачий манер.
Воспоминание, не удивительно яркое ввиду свежести, накатило волной почти ласкового прибоя и томно пощекотало нервы охочего до впечатлений ученого. Нет, он не любил подвергать себя опасности, но был готов довольно дорого дать за то, чтобы забрать с собой того мальчишку (еще совсем щенка) и посадить под замок где-нибудь в темном подвале Капеллы. Не по возрасту рослый, закаленный простой жизнью предместья и щедро укутанный материнской любовью маленький волк подарил бы химику не один десяток приятных минут, прежде чем сдох бы от передозировки  препаратов. Как жаль, что надо было спешить в продолжении пути.
- Наверняка, раз уж Глава определил тебя на это место, в людях ты понимаешь. – Открыв глаза и с удовольствием приложившись остатками улыбки к краю чашки, Никки сделал большой глоток перед продолжением монолога. – И наверняка, мне – любителю пробирок далеко до твоего мастерства, но даже я способен понять, что ни людям, ни нам не может принадлежать взгляд волчицы, защищающей своего детёныша, взгляд, полный готовности рвать зубами и когтями в клочья. Наверное, сделай я еще шаг навстречу этому щенку, замершему у дальней стены, и драки с его моментально подобравшейся мамашей было бы не избежать. Знаешь, прошло уже больше суток, а мне до сих пор жаль, что эта крепкая мелкая псина не сидит в моей клетке… И если ты не хочешь больше подробностей прямо сейчас, я отправлюсь на охоту.
Остатки остывающего чая приятно согрели горло и наполнили желудок почти уютным теплом, соблазняющим никуда не ходить и остаться прямо здесь на неудобном, портящем спину и зад стуле, вновь закрыть глаза, подремать. Но если поддаться этому соблазну, то шанс соблюсти свое единственное непреложное правило будет упущен, и тогда трудно будет все же найти общий язык с крысами, скребущими изнутри черепную коробку. «Подопытных всегда выбирает тот, кто проводит опыт». Точка. Жирная точка, заставляющая опустить опорожненную чашку на край стола и подняться, с наслаждением вытягиваясь всем длинным телом, изредка напоминающим о своих нуждах. К слову, о них…
- Вот только… приведу себя в порядок.
Вряд ли действительно стоило поворачиваться боком, чтобы продемонстрировать тонкое кровяное пятнышко, расползшееся по ткани брюк, но Никки не удержался.

Отредактировано Dоuméniquе (2013-11-13 01:02:01)