---> Hotel de Sully

Дверь чуть слышно скрипнула, и Энрас, небрежно стряхнув с плаща густую слизь налипшего речного тумана, уже начинавшего неумолимо наползать на дремавший Париж со свинцовой глади Сены, бесшумно шагнул в густой, пронизанный душными ароматами табачного дыма и дешевой сладости дамских духов, чуть затхлый воздух кабаре, - и тут же замер, оглушенный обрушившейся на него лавиной разнузданного сплетения запахов, людских голосов, музыки и света. Привыкший к величественному полумраку окутанных книжной пылью аудиторий, физик тихо хмыкнул, подивившись про себя, как сильно он, оказывается, успел отвыкнуть от грохочущего полуночной канонадой буйства и беспечной роскоши Парижа, и быстро прошел в залу, не обращая внимания на веселившихся гуляк, и лишь по старой, так и не изжитой годами, привычке подмечая местоположение выходов и окон.

Выбрав неприметный столик чуть поодаль от всеобщего веселья и людского шума, Энрас опустился за него и легким кивком подозвал официанта, машинально поворачивая стул так, чтобы видеть оба входа в помещение. Усталость нескольких бессонных ночей неумолимо давила виски ученого; неверный вечерний холод, притаившийся в складках одежды, продолжал противно покалывать кожу. Именно этот промозглый воздух Парижа недавно гнал его по узким, непрерывно петлявшим, улочкам, и только острая память и хорошее знание старых кварталов помогли физику не сгинуть в пропахших крысами и помоями подворотнях. Мельком изучив меню, Энрас вновь позвал официанта и вполголоса заказал чай. А толку-то заказывать алкоголь, если от него не пьянеешь?..

Отпустив официанта, Энрас скинул с плеч порядком надоевший плащ – и чуть поморщился, точно от головной боли. По-звериному чуткие уши физика исправно закачивали в воспаленный бессонницей мозг колоссальный поток образов, шумов, голосов и звуков, сплетавшихся и гремевших вразнобой. С недавнего времени к этому фону добавился странный, едва различимый, но все же отчетливый звук другой породы. Изредка он напоминал белый шум эфира, поднимавшийся в голове, когда рядом были живые существа. Впрочем, Энрас уже смирился, предпочитая лишь анализировать и изучать полученные сигналы. Природа этого явления была ему еще неясна, однако... Физик усмехнулся. Либо он в скором времени окончательно съедет с катушек, либо… в любом случае, хуже уже не будет.

Постепенно сознание адаптировалось, справляясь с непрерывным потоком поступавшей информации, и Энрас позволил себе обвести глазами прокуренный зал. Его взгляд равнодушно скользнул по изуродованным мещанским сластолюбием лицам самых рьяных посетителей, пожиравших глазами искусительниц в нарочито ярких платьях, столь вызывающе и дразняще порхавших по дощатому настилу сцены, и задержался на мужчине, одиноко курившем за столиком неподалеку. От него доносился едва различимый, стерильный аромат медицинского спирта и лекарств, а докторский чемоданчик рядом с его стулом выдавал в нем принадлежность к этой благородной профессии. Врач курил с выражением величайшего безразличия на точеном лице, и лишь иногда живые, цепкие глаза, выдававшие незаурядный пытливый ум, проскальзывали в сторону беседовавшей парочки: нежной девушки, чей бархатистый голос майским ручейком ласкал слух, и худощавого франта с волосами цвета спелой пшеницы. Юношу Энрас разглядеть не мог – тот сидел к нему спиной, однако невольно залюбовался его собеседницей. Летящее золото локонов, выгодно оттеняя матовую бледность кожи, спускалось на молочно-лилейный, с чуть заметно пульсировавшей голубой жилкой, фарфоровый изгиб тонкой шеи, глаза цвета болотной воды, пронизанной лучами закатного летнего солнца - за одни эти глаза ее в свое время возвели бы на костер - горели тем неуловимым очарованием юности и свежести, еще не тронутых затхлым налетом пошлости и напыщенной роскоши.
«Редкая внешность для Парижа. Что забыло это порождение севера в таком месте?..»
Сквозь  мутную завесу табачного дыма к ученому внезапно подступил тонкий, изысканного пряный и, в то же время, чуть душный аромат.  Этот дивный, медленно дурманивший запах был ему знаком, однако уставшее сознание никак не желало подкинуть физику нужный кусочек головоломки. Энрас поморщился: несмотря на возраст, ранее он никогда не жаловался на провалы в памяти. Проклятие…

Физик едва заметно усмехнулся. Чиркнул спичкой. Теплый огонек сигары чуть тронул губы, все еще холодные от леденящих поцелуев неприкаянного ветра над Сеной. Глубоко затянулся, выпуская сизую стрелу дыма в потолок, и на пару блаженных мгновений отдавая никотину все треволнения этой головокружительной парижской ночи. И положил перед собой видавший виды ежедневник, совсем недавно дорогой и блестящий, но ныне основательно потрепанный и опаленный в нескольких местах. Блестящая палочка перьевой ручки задумчиво замерла в осторожных пальцах ученого. В скором времени он будет должен наведаться в Сорбонну и согласовать программу курса с уходящим на заслуженный отдых дряхлеющим профессором, убедив его принять кое-какие изменения. И поэтому Энрас, склонив голову над чистым разворотом, из-под полуопущенного частокола ресниц наблюдал за тем, как ложились на полотно цвета слоновой кости витиеватые линии строк и четкие ноты формул, постепенно очаровывая физика четкой гармонией своего нетленного математического совершенства.

Отредактировано Enras Mort (2011-08-18 17:38:49)

---->Марше де Блан Манто. Квартира.

Странно было ступать по кладке улиц, лавируя легко и непринужденно, но оставляя после в густой субстанции тишины звуки каблуков и трости. Аллегории преследовали его всю сознательную жизнь, однако Реми никогда не делал выбор сам до сегодняшнего дня: то бросался в пучину, чтобы течение подхватило наверняка, то прятался в тени чужих фигур. Он не был тряпкой, просто... он не был героем. Депре никогда не думал о судьбе великого Прометея, принесшего огонь в людские руки, жаждущие тепла, хотя часто вспоминал, переносясь сквозь века назад, в Древний Рим, решения Цезаря, походы Марка Антония в поисках славы или представлял, как бы прожил вместо Калигулы - возлюбил бы свою родную сестру, сделав женой, поставил бы на высокий пост любимого коня вместо чиновника-человека? Разве имело значение быть в прошлом иным жителем планеты, если единственное нужное ныне, в данный момент, было тело (позабыв о нетленности души или возможности перерождения, как повествуют некоторые религии) Реми Депре, рождённое в 1841 году? Между домов хрупкой, будто сломанной, тенью скользил отнюдь не Аврелиий или Плутарх, а совершенно неизвестный, абсолютно обыкновенный гражданин необычайного Парижа.
Дойдя до двери кабаре, юноша замер буквально на пару мгновений, мысленно приказывая себе окунуться в роль, ранее неприятную и, возможно, мерзкую - роль пьяницы, гуляки, не обремененного страшными тайнами и спокойного за собственную судьбу и шкуру: боле художник не дворянин, не член бросившего его на произвол дней масонского Общества. Без ясного будущего, отрекшегося от мутного, словно вода в озере после ливня, прошлого. Дитя момента - вот достойный его титул.
Депре старательно обходил сидящих посетителей, упорно пытаясь никого не задеть. Его внешний вид вызывал смешанные чувства: рубашка не была застёгнута до конца, оголяя тонкую бледную шею с выделяющимися венами, отсутствовали плащ или жилет. Он действительно походил на потерявшегося мальчишку, сына какого-нибудь рабочего, а не на рождённого со знатным именем в красивейшем имении.
Найдя подходящее местечко рядом с двумя одинокими фигурами мужчины и юноши, Рем осторожно запустил пальцы в потайной карман, вынимая оттуда шкатулку малого размера, нажал на замок и открыл её, вынув оттуда миниатюрную чайную ложечку. Набрал зеленоватого бледного счастья и запустил под язык, давая рассосаться во рту. Несколько минут, и всё пройдёт: и печаль, и безысходность, и холод. Останется ясность сознания при некоторой сонливости и приятных запах вокруг, который ощущаешь не носом, а будто полностью собой. Голоса сольются в единый фон, похожий на звуки природы - пение птиц или шум водопада. В Италии посланец Ложи видел эти величественные творения Геи во всём их великолепии, не устояв и омывшись под струями одного.
- О Франция! Дни твои сочтены, крылья твои изломаны, а душа - предана. Сколько же скверны в твоём сердце? Сколько её в Париже?..- юноша прервал рассуждения, припомнив купленный недавно томик Бодлера во второй редакции и помещённое в него стихотворение "Туманы и дожди". Оно подходило идеально.
- "Снег, осеннюю грязь и весеннюю талость
Я любил, и любовь эта в сердце осталась,
В непогоду душа погружается в сон,
Как в туманное завтра моих похорон."
Реми остановился. "Завтра моих похорон...". Если он умрёт завтра, его никто не похоронит. Наверное, тело сгниёт в квартире, позлит соседей удушающим ароматом и, когда иссохнет, останется лежать среди картин, покрываясь новыми слоями пыли. Если не придут крысы, что тоже весьма правдоподобно.
"На безлюдьи, в размытой дождем панораме,
Где беснуются ветры, скрипя флюгерами,
Неприкаянный дух мой не ищет тепла,
На лету раскрывая вороньи крыла."
Напоминает ли чёрная накидка на ветру крылья птицы? Или ему только казалось? Чем он лучше?.. Строчки глубже и глубже въедались в сознание, обретая новые символы и ассоциативные нити к существующей реальности.
"Что желанней душе, если стала пустыней,
Той душе, на которой смерзается иней,
Чем туман, нашей хляби бескровный король
И предвестие стужи, проникшее в щели?
Лишь неведомо, с кем на случайной постели
Под одной простыней убаюкивать боль."
Депре прикрыл глаза - гашиш начинал дарить успокоение, пусть и не долгое. С другой стороны - возможно, было лишь обманом, ведь прекрасное яство должно проявлять себя спустя большее время. Он почти шёпотом заказал себе коньяка и абсента, попутно припомнив, как выглядит поле, благоухающее горьким запахом полыни.

Отредактировано Remy Despres (2011-08-26 23:52:48)

Эмилио принесли заказ и он, пригубив чуть вина, принялся деликатно, наслаждаясь, вкушать данные яства. Хоть он и вампир, но вампирам, вопреки всяким человеческим заблуждениям, нужна и обычная пища тоже. Итак, Эмилио Рарах утонул полностью в ароматах и вкусовых нотках принесенной ему еды.
Спокойное уединение князя было нарушено молодым человеком, который сел неподалеку. Само присутствие этого странного юноши сильно смущало вампира - начиная от его внешнего вида и манер до употребления какого-то порошка.
Эмилио слегка усмехнулся, покосившись на все это действо, и снова принялся за поглощение пищи, не забывая потягивать вино.
- О Франция! Дни твои сочтены, крылья твои изломаны, а душа - предана. Сколько же скверны в твоём сердце? Сколько её в Париже?.. - вдруг прозвучало со стороны странного парня. Его выкрики, показалось Эмилио, уничтожили всю тихую идиллию вечера и приятную атмосферу, которой пропитался этот закуточек бара. Вампир чертыхнулся. А через столик какой-то мужчина произнес:
-Хотите перемен, юноша?.. А что это даст? Разве что очередную смену учреждений…
"Понаехало ненормальных..." - это первое, что пронеслось в мыслях Хозяина Капеллы. "Не дадут поесть по-человечески. Пришли сумасбродить и шуметь... людишки..."
- Гарсон! Еще вина...- произнес вампир, - и господам за соседними столиками тоже... Может это их немного успокоит, и они будут меньше шуметь и разговаривать с воздухом... -  последние слова прозвучали чуть ехидно и раздраженно - слишком усталым был Эми  после обретения Капеллы обратно.
- Пардон, что влез в ваши монологи... - после этого Рарах опять отвлекся на гурманство.

-Хотите перемен, юноша?.. А что это даст. Разве что очередную смену учреждений…- голос сбоку прервал плеяду мыслей. Говорили шепотом, дабы скрыть накал щекотливой темы, урезонить, возможно. Однако художник и не смел сдаваться, кидаться в раздумья с аллегорией сожаления и потерянности на лице - он поднялся на ноги, раскинул руки и заявил в полный тон своего гласа о намерениях и подозрениях, как и положено всякому, кто искренен перед своей страной.
- Смену учреждений власти? По крайней мере, она не будет бездействовать, как нынешняя! Тот же Наполеон дал Франции почёт и процветание, не доступное ей сейчас. Ах, зачем же Император пошёл на Россию... К тому же, разве Вы, мсье, не замечаете событий в мире вокруг? В прошлом году, от третьего числа, наша великая страна подписала мир, уступая малообразованным подражателям. Смею заверить, русские таковы и есть, знаю по своему личному опыту, то, что стало бы весьма выгодным в войне Пьемонтом и Австрией! Впрочем, мы победили, захватив Ломбардию, тут же отдав по соглашению. Однако стоило ли оно тех жертв? Или Вы не считаете, с началом хода часов Биг Бена мы ворвались в эпоху кардинально новых отношений: как в сфере политической, так и в повседневной жизни? Даже новая теория происхождения человека, какой бы она безбожной ни была, она существует в этом времени, в этот год! Нет, время вспять не вернуть...Нужны перемены. Послушайте же меня, нужны перемены! Реорганизация власти, заседающей в Париже - что стоят беспорядки в Леоне и других городах? Разве недовольства и забастовки, которые стремятся скрыть от нас, не больше, чем выдумка? Не думаю. Да французы вскоре будут устраивать бунты за право выпить положенное им вино, как те самые московиты и прочие...К тому же, я не уверен полностью в факте нападения члена "Молодой Италии" на Наполеона III, ибо о бомбе знали заранее все общественные и подпольные организации соотечественников, даже в доме на проспекте Мариньи легко услышать шепот было. Не говоря о масонах. Лже-масонах...- Реми горько вдохнул удушливый воздух в помещении. Ложа испортила его жизнь, сломала тело, уничтожила его, оставив жалкую оболочку, еле стоящую на ногах. - Бумаги о нападении, с датами, только что покушений должно было быть два: 14 января 1858 и 3 февраля 1858, когда был арестован правая рука главы объединения. Я лично отвозил бумаги во второе отделение в Марселе! Как бы он ни защищался идеями демократии, воплощая политику бонапартизма, ему не превзойти своего дядюшку. Никогда. Он сам - лишь тень. - Депре поморщился, затем брезгливо символично сплюнул на пол, совсем немного, чтобы не превращаться в свинью, но показать своё презрение к правящей особе. - "Мсье Президент". Диктатор. Ничтожество. Зловонный скунс с бесконечным эгоизмом!
Разошедшись на "больную тему", юноша не заметил, как сильно он при том жестикулирует, заставляя обратить на свою нескромную персону чрезмерно много внимания. Последние слова вырвались из груди озлобленным криком.
Наверное, сейчас было самое время вынуть из трости шпагу, дабы пронзить любого выступившего против. Странно, но народ продолжал в основной массе своей беззаботно веселиться, предаваться утехам с девушками, пить вино и петь. Кстати, угощение юный революционер не заметил, пропустив чужие комментарии мимо ушей.
Признаться при всех в участии в заговоре против правителя - безумство, отчаянное и желанное, как дневные лучи в осенний дождливый день. Высказаться вслух - замена счастья, пусть и на краткий миг.

Очевидно, Энрасу сегодня было не суждено насладиться изысканной гармонией физики и тонким букетом грациозных формул. Ворчливый голос уплетавшего за обе щеки вампира вызвал у ученого лишь едва заметную улыбку: уж слишком забавным, по-мальчишески импульсивным показалось ему раздражение юноши.
«Как же опрометчиво, Энрас. Забыл, что у этих созданий очень чуткий слух»
Доброжелательно и немного озорно улыбнувшись недовольно нахохлившемуся вампиру, физик чуть кивнул:
-Благодарю, месье. Однако я предпочитаю трезвость разума мимолетному волнению вина… - окончить ученый не успел. Юный парижанин, совсем недавно заклеймивший всю гниль и пошлость парижской власти, неожиданно вскочил – на бледных щеках ярко проступили нездоровые пятна румянца, аристократические ноздри возбужденно трепетали – и, крайне взволнованный, разразился пламенной речью, обращаясь к невозмутимому физику. Он почти кричал, точно выдирая из груди ядовитые, гнойные шипы своих признаний, в его голосе слышалась глубокая, затаенная боль отчаявшегося, обреченного человека, сломленного и униженного, но не потерявшего способность мыслить, чувствовать, и – самое важное – страдать.
-«Мой несчастный друг,  что же вы делаете…»- подумалось физику в ответ на опрометчивую исповедь юного революционера. Ослепленный яростью и обидой, юноша выдавал себя с головой, рискуя быть немедленно арестованным, как опасный экстремист; его бледные тонкие пальцы машинально скользили по рукояти трости, то судорожно сжимая, то вновь выпуская ее – опытному воину нетрудно было догадаться, какой секрет сокрыт под лаковым безмолвием черного дерева. Однако, с другой стороны, Энрас понимал, что этот странный, одержимый дурманом наркотиков молодой человек иначе и не мог – тайны прошлого жгли его изнутри раскаленным клеймом, коверкая внутренности и медленно и жестоко, точно самый изощренный палач, умерщвляя душу. Когда-то ученый и сам терзался воспоминаниями, преследуемый по ночам призрачным лазурным свечением манивших вод и хрипом задыхавшихся в агонии товарищей… Когда-то.
-Опасайтесь узких суждений, месье, - низкий баритон физика звучал мягко и успокаивающе.
-Не повторяйте заблуждения Лапласа, далеко не все можно предсказать, зная лишь начальные условия. Вы говорите о жертвах войны, забывая, что революция сеет бунт, кровь и хаос. Готовы ли вы принять на себя такое бремя, осознавая, что в конце вы получите далеко не те идеалы, которым было предано Ваше юное сердце, и сможете ли с этим жить? Вы так уверены, что стране жизненно необходимо подобное грубое проявление прогресса? Не спорю, не существует идеального государства, и Франция – не исключение. Но все же медленно и неохотно наше общество изменяется в лучшую сторону, становясь чуть представительнее и справедливее. Хотите революцию – делайте ее в умах и сознании людей. На это уходят века...
Сигара внезапно замерла в осторожных пальцах физика. Уже почти затихший в голове белый шум, напоминавший рваный дребезг расстроенного контура, неожиданно встрепенулся, резанув по сознанию раскаленным лезвием, и вновь зазвучал в полную силу – теперь к нему добавился низкий, подобный рычанию тон. Энрас чуть поморщился, усилием воли подчиняя себе непокорное явление. Интуиция бывшего разбойника упрямо подсказывала, что далеко не случайно воздух, и так уже напоенный тонкими духами вампирической крови, неожиданно окрасился иными нотами, дикими и опасными, точно острые запахи ночных лесов. Аромат звериной шкуры. Физик усмехнулся, задумчиво поднося тепло сигары к губам. Кажется, сегодня в кабаре собрался весь бомонд Парижа - даже оборотень заглянул на огонек. Бросив мимолетный взгляд на дверь, Энрас удостоверился в своих догадках. Тяжелая поступь и затравленный, озлобленный взгляд - вошедший был необычайно велик ростом и широкоплеч. Отвращение, коверкавшие тонкие черты лица светловолосого мужчины, было довольно неумело спрятано за напускным равнодушием. К тому же, то, как серо-стальные глаза оценивающе обежали полутемное помещение, заставляло насторожиться ученого, повидавшего жизнь во всех ее нелицеприятных проявлениях. Так ведут себя либо полицейские, либо сыщики, пытающиеся вести тайную слежку.
Появление оборотня в кабаре незаметно, но достаточно пугающе накалило атмосферу – пребывавшие там вампиры были, мягко говоря, не рады такому соседству. По крайней мере, те трое, что сейчас расположились у сцены. По нескольким брошенным в его сторону взглядам физик осознал, что и его персона каким-то невероятным образом оказалась неприятна русоволосому вампиру, наслаждавшемуся танцем юных прелестниц. Мышцы мгновенно напряглись, загоняя жидкую сталь в вены мужчины: интуиция прожженного авантюриста упрямо предсказывала ученому свежую порцию отменных и откровенно запоминающихся неприятностей.
Гадая, чем же он заслужил такое дикое везение, физик едва слышно вздохнул и решительно захлопнул ежедневник, машинально проведя кончиками пальцев по обожженному кожаному корешку. Кажется, сегодня он останется без благородного и дарующего упоение занятия наукой.
-Успокойтесь, мой юный друг,- доброжелательно обратился он к пылавшему возмущением юному революционеру,- Сядьте, выпейте вина и попробуем на все взглянуть sub specie aeternitatis…

Отредактировано Enras Mort (2011-09-04 00:59:46)

Не кабаре, а шабаш ведьм… Голова соображает плохо от пьяной болтовни окружающих и запаха табака… Хочется чихать, а еще  - основательно выпить, но сейчас совсем не до этого… Спрашивается, на кой ляд требовалось идти на риск всего с двумя ножами? Хотя ответ прост – никто и не предполагал наличия такого количества нечисти в одном общественном заведении. Синие глаза опьяневшей от вина и распутной от природы девушки сияли бы звездами, если бы в них не плескалось столько похоти, - или медведь просто видел ее в чертах каждой, обратившей на него внимание первой.
Она жутко бесила своим напомаженным ртом, своим жеманством и чрезмерным кокетством - а он пытался ей улыбаться… Она говорила ерунду о Франции и каких-то своих подружках – он мужественно терпел, поддакивал и наполнял ее бокал, пока вино не затопило оставшиеся вспышки здравого смысла в этой буйной огненной головке. Девушка вознамерилась подняться, но Жюль удержал ее за талию, придвинувшись поближе. Его неспокойное дыхание едва касалось ее шеи. Шепот, сорвавшийся с бледных губ шефа полиции, заставил женское сердце биться еще активнее и уже не от алкоголя. Даже в такой ситуации – мадемуазель решила немного посопротивляться, задавая вопросы, время которых давно вышло.
- Что я делаю? Что вы… Ничего неподобающего… - выдох куда-то за женское ушко, и хватка еще крепче… - Вы же упадете... Наверное, я не рассчитал крепость вина… - вторая рука, властным и неописуемо наглым жестом, незаметно для гуляющей аудитории, поползла по ножке в темных чулочках, оставляя под тонкой тканью немало средств к существованию. – Одна маленькая услуга - и вы безбедно живете, как минимум, пару месяцев…
Девушка замерла на мгновенье и коротко кивнула, распознав в обращении самое необходимое, а именно - слово, гарантирующее деньги. Свою просьбу блондин прошептал танцовщице прямо на ухо, благодарно и едва ощутимо целуя его краешек. 
Рыжая выискала глазами «жертву» по наводке и, пошатываясь, но еще намереваясь выглядеть трезво и женственно, направилась за кулисы. А зала буйствовала… Все тот же, расхлябанного, но не дешевого вида, юноша продолжал свою обличительно-обвинительную тираду многому, что было связано с политикой и культурой мира… Его тяжелые темные кудри сотрясались в воздухе, а лицо одухотворенно передавало небывалые эмоции… Впрочем… с гашишем им ли не быть?
  Все вы актеры… Все вы, пишущие картины, стихи, витающие в облаках, где все серо и плохо, гнетущие себя зыбким пространством бытия  - вы не представляете жизни без нелепых страданий, которых возможно избежали бы, но… Это ваше «прекрасное», куда оно может занести? В такой грязный притон с продажными женщинами, позабывшими себя в бесцельной похоти ради славы и денег? – знал бы он, какая красавица еще не встретилась с ним сегодня взглядом.
  В эту шумиху, где все орут и пишут, проклиная, но не пытаясь понять, что миру не быть без власти. Власти, которую вы все ненавидите… Какой замечательный повод  обвинять… Бездельники  и позеры… Хотя, возможно, и не все… - такие себе мимолетные мысли в периоде ожидания, как контраст размышлений обычного человека и высокопоставленной персоны.
Сам же Фурнье старался выглядеть расслабленным, чтобы не привлекать внимания, ведь вампиры ощущают настроение. Месье ученого оборотень уже начинал почти физически чувствовать, правда поверить в то, что человек излучает какую-то гадость, пока было сложно. Сотрапезник человека - молодой вампир, сменивший свой столик на чужой, тоже вызывал опасения, но пока незначительные. Тем временем, поднадоевший девичьим визгом и топотом танец завершился, и некто со смазанной аурой подхватил очаровательную вампиршу в синем платье, расшитом серебром, спуская со сцены… А потом… Совершенно случайно… Взгляд серых, как дождливое небо, глаз выхватил из общей картины очертания медальона…

Тик...     
                           Так... 
                                                         Пауза...

Сердце будто сдавили стальным прутом, воздух на вдохе застрял в гортани. Эмоции грозились пролиться через край, а вмиг пересохшие губы, едва  шевельнулись…
- Беатрис… - титаническое усилие заставило дышать нормально. Мозг анализировал ситуации, выдавая мгновенные варианты и все не слишком радостные: умерла, изгнана, в плену… Впрочем, волчица, его сильнейшая любовь и первая цель, могла вполне потерять кулон… Или отдать, или просто выбросить? Утешать себя можно сколь угодно долго, а неведение так и подстегивает сорваться с места и вцепиться в чужой воротник.
Атмосфера вокруг троицы менялась. Вызванная Рыжей другая, более застенчивая и затурканная своими  «подружками» девушка, что-то шепнула на ушко очаровательному юноше подле герцога… Медведь поднялся из-за стола и решил, передвигаясь от столика к столику, меняя компанию и ход беседы, караулить итог полилога у сцены.

Отредактировано Jules (2011-09-05 10:17:32)

- Опасаться? Увы и ещё раз ах. Вы не понимаете, о какой из Революций я говорю! В конце концов, откуда вам  ведать, что объединение пройдёт бескровно, тихо, и только после будет объявлено о новой власти. Сейчас самое время  попытаться создать Европу новой, совершенно новой державой! Единой колониальной Империей! Оглянитесь: 1830 – восстания в Польше, бунт здесь, у нас;  1848 – восстания в Австро-Венгрии; 1849 – Италия охвачена волной революционного движения, Германия пытается сбросить оковы легитимных правящих слоёв... Дунайские княжества – и те рвутся на свободу! Этот «Жандарм Европы», Николай… Конечно же, стоило бы сначала уничтожить его и его идеи: русский император – самый настоящий фанатик антиреволюций и старого строя. Как же он трясётся за собственную корону… Даже хуже «мсье императора», позорящего имя своего дядюшки. – На минуту Реми прервался, окидывая слегка нетрезвым взглядом шоколадных глаз помещение: людей прибавлялось, однако только сейчас юноша приметил главную, упущенную ранее деталь: чем новые и старые парижане,  собравшиеся здесь в уютной обстановке непринуждённости, отличались от лиц с его картин? Разве не так же манили их холодные, веющие именно замогильным, неестественным морозом черты – дьявольские изгибы пухлых или же, наоборот, полосок чувственных губ? Чуть безумные и отчаянно всезнающие блики на зрачках, слишком насыщенные цветом, украденным у неба и природы, ирисах? Или же их грациозные движения,  дорогие человеческие одежды, сидящие будто на искусных, безупречных манекенах? Как художник, Депре был обязан отметить про себя особенности окружения. – Впрочем, - он вернулся к рассуждению с меньшим рвением, то и дело срываясь на сторонние мысли, - развязавшаяся война на Кавказе его усмирит. Говорят, было несколько побед, но я не верю, что они будут иметь длительное влияние на умы горцев. Имамат не сдастся и не рухнет – в том его схожесть с величественным Ватиканом. Теократические государства имеют преимущество в нерушимости восприятия и воспроизведения, когда душа и тело являются единым целым, когда, например, во Франции, сосудом называют чиновничество и государственный аппарат, а духом и сердцем – истинно католические служения и кардиналов.  Упоённый, я буду следить за рассветом нового мира. Пораженный, я буду любоваться красотой появления утопического, пусть и с нотками лжи, царствия демократической монархии, создания унитарной федерации, которая была бы слишком неделима для врагов и внешних факторов, но учитывала бы интересы каждого из входящих в её состав субъектов. Томас Мор не учитывал факторы экономические, полагаясь исключительно на человеческие, оттого его "Утопия" и не сможет стать реальностью. Иногда полезно быть в большей степени реалистом, не уступая в себе место романтики.
Молодой человек опустился на стул, поглаживая тонкими костлявыми пальцами набалдашник трости. Сейчас он выглядел рассудительным, здравым и даже чуточку трезвее, чем большая часть здешних парижан. Его лицо так же изменилось, уступив чувствам расслабленного спокойствия и тихих раздумий.
- Эта двойственность, этот диссонанс гармонии и никчёмного противоречия внутренних зазеркалий единого, по сути, внутримирья… разве оно измеряется бокалами выпитого бургундского вина, манящего, томного своим оттенком и фруктовым послевкусием? Разве мнимое успокоение на лице,  лёгкое, щекотливое напряжение в теле – то, что нужно желать и изображать, гарцуя внутри по каналам кровеносных сосудов? Тогда, простите, проще напиться эля, отбросить верную подругу-шпагу, проклясть Новый Свет, удерживающий среди безумных темнокожих колдунов вуду моих бедных брата и возлюбленную сестру, заказать жаренного ягнёнка, приправить жаркими специями, умять за обе щеки, рвать его мясо, как дикий зверь, и умереть лицом в опрокинутой жирной миске на грязном столе захудалого паба где-то в предместье того же Франкфурта-на-Майне. И да, благодарю за приглашение, но я ничуть не голоден, мсье. Наверное, дикость с моей стороны не представиться. Прошу простить. – Путешественник протянул руку сначала светлокудрому юноше, затем и мужчине, склоняя вперёд голову в знак хороших манер. - Реми Депре.
Взгляд его же тем временем буквально испепелял догадками или подозрениями прекрасного дворянина, стоящего у сцены. Внезапно зрачки художника расширились – его осенило. Действительно, как несуразно вышло: портрет незнакомца пару часов назад так испугал странного гостя. Портрет с именно этим, божественно устрашающим, ликом.
Медлить – значило потерять из виду, упустить возможность узнать нечто настолько важное, что сердце готово было пропускать удары. Ему нужно поговорить. Быстрые шаги... да, он некультурно бросил собеседников, чтобы оказаться перед ним, посланцем иного, совершенно иного мира, как казалось Реми. Голос его еле-еле, слабым, дрожащим эхом отозвался от кулис сцены:
- Простите, мсье. Ваш образ… Как-то раз я увидел вас на улице и не смог не запечатлеть на холсте. Могу ли я просить снисхождения и узнать ваше имя, или хотя бы как-то отправить картину вам в знак моей признательности за часы вдохновения?..

«У меня ощущение какого-то дежавю…»- физик являл собой пример разительного оптимизма на фоне кишевшего вампирами и прочими прелюбопытными шалостями природы кабаре.
Юный вампир, неожиданно сменив гнев на милость, решился почтить своим обществом одинокого ученого, и, надо сказать, последнего проявление такого радушия заставило слегка напрячься:
«Нет уж, любезный. Не знаю, что у вас на уме – но вы сегодня перекусили достаточно плотно, и становиться Вашим вторым ужином я не желаю!»- тем временем юноша оказался пугающе дружелюбным кровососом, не оставляя невинных попыток напоить насторожившегося физика:
- Так вот, каждый свой мозг расслабляет по своему - одни как этот парень за соседним столиком, другие приятным легким вином... Главное в любом деле - как в работе, так и в отдыхе, - не перегнуть палку, Вы так не считаете?
По тонким губам мужчины скользнула вежливая улыбка; он чуть склонил голову набок, глубоко и с наслаждением вдыхая тягучую горечь табачного дыма и не отрывая спокойных, чуть насмешливых глаз от свежего лица юноши.
-Живой и незаурядный ум всегда найдет себе развлечение, и поизысканнее, чем предаваться распутству сознания, отравленного алкогольным дурманом.
«Само собой, всем известно, что научный люд пьет, как верблюд на водопое, но зачем же так спекулировать фактами?.. Я чем-то себя выдал?»
Тем временем молодой революционер явно не желал прозябать в забвении и в ответ на замечания физика разразился еще одной тирадой, не менее страстной и обличающей. Энрас молча курил, с удовольствием слушая речь юноши и невольно поражаясь тому, насколько отличались его слова от бессвязного бреда, обычно изрыгаемого в алкогольном или наркотическом угаре. Признаться, с каждым словом революционер нравился физику все больше: его речи из путанных и расплывчатых неожиданно стали трезвы и рассудительны; молодой человек обнаружил острый, цепкий ум, оттененный, правда, неверным налетом романтизма и наивности, столь свойственным горячим юным сердцам.
-Профессор Энрас Морт к вашим услугам, месье,- мягко кивнул физик в знак приветствия, принимая рукопожатие и невольно подивившись тому, как хрупка и холодна была бледная аристократическая ладонь Реми.
Особенно ученого позабавила та тонкая язвительность, с которой молодой человек отверг широкий жест светловолосого вампира. Хотя, на самом деле, юный кровосос был прав: обильная еда поспособствала бы снятию действия наркотика, пока молодой человек еще чего-нибудь не учудил... Однако количество проблем на квадратный метр стремительно росло:
«Мой юный друг, не спешите умирать, пока я повод не придумаю...»- все мысли махом вылетели из головы ученого. Очевидно, обличающего покаяния показалось месье революционеру недостаточно, и молодой человек решил уйти из сего бренного мира с шиком и овациями. Иначе зачем бы он, внезапно покинув новых собеседников, из которых один большей частью своего сознания все еще пребывал в потрясающем своей гармонией мире физики, а второй – вообще неизвестно в каких астралах (ученый заметил, как неожиданно вспыхнули, рассыпаясь изумрудными искрами, пугающие огни в глазах любопытного вампира, отзываясь до боли вгрызавшимся в виски пронзительным шумом) - и стремительно бросился к рослому упырю у сцены, который столь неприязненно поглядывал на абсолютно невозмутимого физика? Сквозь шум и гам кабаре уже привыкший Энрас прекрасно разобрал просьбу молодого революционера.
«Вы, месье, оказывается, еще и художник… »- теперь стало окончательно ясно, что ожидать от Реми благоразумия было верхом идиотизма.
Любопытно. Приподняв бровь, и мягко усмехнувшись, физик поднес сигару губам, изучая обстановку из-за колеблющейся пелены табачного дыма.
«Одно неверное движение, мой друг…»- Энрас оценил расстояние, отделявшее его от белобрысого вампира, которому предложение юного художника, очевидно, пришлось по душе. При всем своем желании физик не смог бы прорваться к Реми до того, как… Прохладные пальцы вампира, лаская, скользнули по гладкой щеке юноши – одного неуловимого движения этих цепких, мертвенно бледных пальцев было достаточно, чтобы вырвать едва теплившийся трепет жизни из этого тонкого, казавшегося почти полупрозрачным горла, навсегда погасив восхитительный огонь бунтарства и непокорности в глубине остекленевших, почти кукольных глаз цвета горького шоколада. Физик фыркнул, машинально сжимая осторожными пальцами тонкую ножку бокала, настойчиво придвинутого его радушным собеседником. Как бы то ни было, он не собирался так просто оставлять беззащитного художника во власти постепенно наглевшего вампира – хотя кто знает, возможно, тот просто решил наладить свою личную жизнь?..
«Мне нужна моя сабля. Или взрывчатка»- Энрас все еще питал слабую надежду, что этот памятный вечер не закончится полной ликвидации кабаре и еще пол-Парижа за компанию. Может, стоило бесцеремонно подойти к Реми и, взвалив его на плечо, утащить из кабаре, не взирая на протестующие вопли последнего, чтобы потом в темной подворотне крепко научить художника уму-разуму и тому, что с незнакомыми вампирами общаться хоть и интересно, но зачастую крайне вредно для здоровья? И еще упырю табуреткой как следует засветить, исключительно в воспитательных целях…
«Месье Энрас, образованные люди не бьют друг друга табуретками. Основной недостаток высшего образования...»-  мягко упрекнул себя профессор, не сдержав озорной искры в глубине потемневших глаз. Как же был прав новоприбывший у сцены, требуя музыки, ибо веселье вечера, оттененное присутствием вампирского бомонда и одиноко слонявшегося между столиками полицейского-оборотня грозило окраситься непрошеными багровыми нотами. Однако все же стоило поколебать самоуверенное спокойствие вампиров, окружавших беззащитного художника, и, приподняв бокал вина, физик, мягко, но немного вызывающе улыбнувшись, чуть склонил голову, приветствуя наблюдавшего за ним противника. Маниакальная потребность в разгадывании головоломок, дерзкое озорство и врожденное отсутствие элементарного инстинкта самосохранения давали ученому  полную уверенность в том, что уж кто-то, а он-то точно сегодня не останется в стороне от назревавших событий:
«Интересно, а вампиры хорошо проводят ток?..»

Отредактировано Enras Mort (2011-09-14 22:05:14)

Животное, готовящееся к атаке, кроме цели уже не беспокоится о происходящем, если те, кто могут помешать – уже в центре общения и всецело отвлечены от его, мелькающей меж столиками и группами людей, фигуры. Цепкий взгляд мог стремиться только за хорошенькими спинками танцовщиц, скрывавшимися за заветными дверьми гримерки.
Медведь думал быстро, четко, но опасался, что мальчишка, вступивший в беседу с «вампиром-невидимкой», послужит не только отличным отвлекающим маневром шефу, но и не менее распрекрасным запоздалым ужином  для клыкастых недосуществ, коих стоит разводить исключительно мяса ради… Ммм… Мясо? Отвратное на вкус… только послевкусие, или вслед грядущее ощущение силы заставляет вгрызаться  в их, такую неживую и, казалось бы, несъедобную плоть. Кстати, почему бы его Светлости переживать за обыкновенных двуногих? Ответ предельно ясен – не авторитетно шефу полиции данного города иметь на гражданском счету хоть какие-то потери, если причину гибели придется усиленно подстраивать. 
Впрочем, нагло приобнимая то одну танцовщицу, то другую, Жюль затесался в их, сбегающий со сцены, гарцующий табун, шутя и предлагая себя в качестве вечного слуги и лобызателя их умелых маленьких ножек. Мда, тут главное, чтобы еще не решили проверить обещанное в действии, и еще желательно зубы не утерять до возможной потасовки. Адреналин плескался в его крови, он мечтал услышать отрицательный ответ на вопрос, путавший все здравые мысли. Капля отчаяния пока не смешала  душевные карты, но сейчас медведь обретал ту, несвойственную себе, беспечность, что могла бы стоить жизни. Девичьи хихиканья… он тонул в них. Звуки терялись, словно в ушные раковины попала вода. Блеск и пестрота  вызывающих нарядов… Вот у кого-то распустился корсет и медленно ползет по оголенной коже… Запах женского тела… Тел… Сердце бьется о ребра. Быстрее. Сильнее. Еще немного - и его взгляд поменяется, потому что за искусственно созданной ширмой из каскада ниспадающих с вешалок тканей, юбок и всего того, что мешает увидеть наготу, есть потаенный уголок, где уже у кого-то началась трапеза. И ничего не стоит мягко намекнуть окружающим девицам, пытающимся журить его за хамство и невежество, что там его «дорогая и якобы ненаглядная», и он намерен тихонько поговорить. С ней. Наедине. Без посторонних.
То ли у него что-то случилось с лицом, то ли еще что-то похожее, но девушки как-то перечить не стали.
Резкое движение вперед. Ткани на мгновенье взлетают вверх, скрывая шефа от дамских глаз. Рука меняется, вызывая  боль. Кожа трещит и покрывается редким белым ворсом, кости увеличиваются, как и мгновенно появившиеся когти. Доли секунды. И всего лишь частичное превращение. Он закусил губу, уже впиваясь измененной кистью в вампирское горло, припечатывая тонкую фигурку, успевшую вкусить первые капли крови той, подосланной не шибкой красавицы. Танцовщица, словно в эйфории, смотрит в потолок, вероятно, кажущийся ей волчком. Никакого шума, только мимолетный тонкий писк из пленной шеи заставил прислушаться. Теперь уже нос к носу – медведь разглядывал слабую жертву, которой еще не дали шанса на полноценное существование, и пусть когти притихшего маленького вурдалака рвут его сюртук - это не воспрепятствует желаниям оборотня.
- Откуда у твоего хозяина скарабей? – рычащий  недобрый голос раздался прямо у шеи «юноши», потому что страшная кисть переместилась на темные  волосы, потянула за них вполсилы и замерла, сжав пряди в комок. – Отвечай… иначе ты и обмякнешь здесь безвольным мешком…
Они стояли совсем вплотную, а по холодным губам, почему-то таким пушистым и вызывающим, текла тонкая струйка крови. Медведь невольно вздрогнул, ведь в синих потемневших глазах напротив царило больше страсти, чем страха. Какое-то уж больно женское лицо. Бесило это их чертовское обаяние, которое могло затормозить все реакции – ну уж нет! Пусть лучше плачет и слушает, чем тает под пальцами, словно в пучине оргазма. А жертва-то заговорила, усугубляя догадки.
- Она сдохла, та волчица… Ты хочешь перейти дорогу Дассену? Тогда и с тобой случится то же! - слабый смешок, и вульгарное чадо Аида облизывает окровавленные уста. Жюль, напротив, замирает, а хватка его все ощутимее тяжелеет. Не в силах выдержать ответа, но понимая, что привлечет внимание того самого «Хозяина», медведь впился зубами в вампирью шею, заткнув  брюнетику рот куском тряпки, вырывая клок мяса, нечаянно скользнув  торсом по груди пленника и неожиданно понимая, что она ЕСТЬ! Женщина! Он тут женщину истязает?! Но этот Дасеен ведь тоже не щадил маркизу!!! Медведь погорюет потом. А сначала… а сначала отомстит, и пусть теперь этот месье Вселенная спасает свою ненаглядную… Если успеет.
Больше никаких бесед. Только оставить бы побольше порезов на этих бледных сиреневых венах. –Я не желаю твоей смерти, но и на жизнь человеческую у тебя нет прав… - в словах есть доля ехидства, вовсе не иронии, а зубы пробуют изодранную шею, словно дразня того, кто сейчас  ощутит все в самых ярких тонах, передаваемых по той самой ниточке-связке, что существует между обратителем и обращаемым.

оос: действия нип-а оговорены

Отредактировано Jules (2011-09-15 17:08:01)