У Вас отключён javascript.
В данном режиме, отображение ресурса
браузером не поддерживается






Улица Дю Кокдор
«Отель де Труа Муано»
(«Трех воробьев»)
Сны – маленькие кусочки смерти. В них можно найти не только умиротворение и долгожданный мифический покой, но и леденящий ужас, заставляющий нервно метаться по постели, с силой сжимая пальцы в кулаки, скрежетать зубами, подвергаясь мучениям внутренних демонов. Сны наделены огромной властью. Не задумываясь, можно окунуться в прошлое, предвидеть будущее, находить выход из ситуации или запутаться еще больше. Сны – это воплощение нашего страха, сокровенного и томного ужаса, полощущегося в закоулках «Я»; воплощение великого счастья, нежно оберегаемого и ожидаемого с волнующим трепетом внутри. Легкий полустон смешался с звуками неспящего "Отеля де Труа Муано": безвозвратно утопал в бормотании подвыпивших соседей за тонкой стеной-перегородкой­, терялся в шорохе беспокойных крыс, искавших в отчаянии пропитание для себя.
Игровое время: ВЕСНА
Время суток: Рассвет. Юное утро.

Просыпайтесь, дорогие и полнокровные. Пробуждайтесь, ленные или работящие. Пусть сном окутаны замки и отели, богатые дома, вы же, простой люд, просыпайтесь. Жизнь - вот её свободный миг, в встрече с солнцем. Просыпайтесь.
Время: от 4.00 до 9.00.

RPG: Lost paradise

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » RPG: Lost paradise » Замок графа Луи Гронота » Подвал. Старая пыточная.


Подвал. Старая пыточная.

Сообщений 1 страница 11 из 11

1

Описание позже

0

2

<<<=== Комната Луи. Спальня.

Не смотря на то что западное крыло замка уже много лет не использовалось и не имело освещения, в закоулках памяти графа жили светлые воспоминания того времени.  Когда каждый сантиметр выложенного камнем и натертым мастикой деревом пола был начищен до блеска, когда в любой из просторных комнат и зал стоял свежий воздух наполненный ароматами пышущего зеленью сада. А звуки то и дело смеялись детским голосом, ворчали и шикали голосами взрослых, топали звонкими каблучками служанок и размеренным шагом графа Гронота старшего. Замок дышал и впитывал заботу вокруг себя, он невольно подслушивал короткие шепотки сплетниц на кухне, запоминал нежное пение красавицы Гвен и грозно взирал на самого юного Луи с высоты остроконечных шпилей, когда тот в очередной раз устраивал с братьями какую-то шалость. Даже если последний камешек этих молчаливых стен раскрошится под каблуком времени, воспоминания и любовь не умрут никогда, давая жизнь призракам прошлого пока последняя часть семьи не канет в лету. Быстро ступая по затянувшимся паутиной и пылью галереям, Луи даже в кромешной тьме был способен найти нужную дверь, он почти не видел глазами куда направляется, но воспроизводя в памяти дорогу, чувствовал себя уверенно и не боялся уверенно шагать вперед. Затхлый воздух давно не проветриваемых комнат вызывал приступы кашля, но спустя какое-то время граф смог приноровится и уже не чувствовал невыносимого дискомфорта. Ко всему привыкаешь.

- Все притворяешься, а? Реми, тебе просто приятно, что я как полоумный тащу тебя, словно принцессу на руках неведомо куда, признайся, это мое унижение веселит тебя, – вглядевшись в бледное лицо своей ноши, он презрительно фыркнул. – Неужели тебе еще не надоел этот цирк? Я прекрасно знаю, что ты не мертв. Я не сошел с ума, и ты меня в этом не переубедишь, трус…мф…

Хоть Луи и злился на упрямого вампира, все же одного взгляда на это с виду невинное лицо хватило, чтобы образ остался в его памяти и занял мутные мысли. В обступившем их полумраке спокойные черты лица парнишки еще более чем прежде казались выточенными из гладкого камня, словно лицо серафима в католических храмах, что всегда кажется потусторонне прекрасным и опасным. Еще и отливающие бликами кудри идеально дополняли насмешливо данный Богом образ. Вообще вампир с лицом ангела являл собой какую-то злую насмешку судьбы, что бы сказали на такое почтенные служители храма, а как бы ахнули пахнущие воском прихожанки.

Отличная бы вышла шалость, приятель. Если бы я был простым экзорцистом, мы бы обязательно с тобою так пошутили перед изгнанием из тебя дьявольской скверны…

Кривая усмешка стремительно переросла в смех. Луи смеялся, представляя все как наяву и со стороны это выглядело, наверняка, в высшей степени жутко. Идущий по заброшенным коридорам мрачного замка мужчина, держащий на руках безвольный труп и от души сотрясающий пыльную тишину смехом. Неприятная сцена.
- Вот мы и пришли, не устал притворяться еще? – продолжал диалог граф, будто не замечая голубоватых теней под глазами парня и мертвого холода его тела даже через одежду. Опустив его на пол и прислонив к стене у двери, Луи попробовал подергать заросшую паутиной кованую ручку. Та не поддалась. – Нет, я не мог ошибиться…

Аккуратно скользнув пальцами по лаковой поверхности двери, он тщательно ощупал каждую металлическую набойку. Никаких секретных кнопок или рычагов, но ведь под ручкой нет скважины для ключа, это бросилось в глаза в первую же очередь. Раздраженно вздохнув и опустившись на пол рядом с все так же молчаливым трупом, Луи покачал головой. Как он мог так сглупить, но в любом случае тащить Реми обратно смысла не было, а оставлять его тут и вовсе казалось невероятным. Нужно было открыть дверь.

Отец открывал эту дверь. Ключа не существовало намеренно, во избежание побегов важных заключенных. Он очень боялся их отпустить, а значит, не мог доверить ключи кому-то из слуг. Думай, Луи, думай…

Отчаянно захотелось курить, и граф не видел причин себя сдерживать. Даже если Реми не выносит запах табака, не все ли равно ему сейчас? Достав из нагрудного кармашка складную трубку, он набил ее свежим табаком, поджигая, двумя короткими затяжками раскурил, выпуская к потолку облачка мутного дыма. Смакуя терпкую горечь на губах, затем выдыхая кривоватые белые колечки, граф вспоминал, как следил за отцом, когда он размашистым шагом выскакивал из своего кабинета и сжимая на поясе блестящий кинжал направлялся к этой двери. В такие моменты с ним никогда не было ни ключника, ни какого-то иного слуги, по этому коридору вообще редко кто ходил из домочадцев. Братьев никогда особо не интересовала часть замка, что считалась обителью отца, тут не было пугливых служанок, игрушек или музыки пианино Гвен, все молчало, и лишь иногда раздавался шелест бумаг или сухой кашель. Луи же не был в восторге от забав своих братьев и считал это детскими играми, он и дня не мог прожить без настоящего риска, на который способны только взрослые сильные оборотни. Поэтому, как только кончался утренний завтрак юный отпрыск сбегал от надоедливой малышни и короткими перебежками устремлялся в запретное для визитов крыло – рабочую территорию отца. Ему нравилось наблюдать за тем как он, хмурясь, пролистывает кипу бумаг, или задумчиво склонив голову, ходит из угла в угол своего кабинета, а потом, словно его озаряет какая-то важная мысль и он, хватая свой кинжал, устремляется вдоль по коридору к заветной двери. Довольно долго Луи не мог разгадать тайну скрытой за дверью с металлическими заклепками комнаты, когда однажды после очередного визита туда отец не вышел весь в подтеках крови, а за его спиной не раздался утробный чудовищный рев и проклятия. Пленник кричал о том, что кому-то из общества, которое тогда возглавлял отец никогда не узнать ничего даже под самыми изощренными пытками. Тогда это неожиданное открытие так распалило любопытство юного оборотня, что он не спал несколько ночей в муках острого любопытства. В один из дождливых дней не выдержав, Луи явился к Ральфу, так как считал его самым надежным слушателем такой страшной тайны как эта. Он то и рассказал мальчику обо всех ужасах, творившихся за этой дверью, обо всех страшных пыточных инструментах стоявших там, а так же о нужности этих методов в опасной работе графа Гронота. После этого разговора Луи перестал бегать в отцовскую часть замка.

Хм, что же он брал с собой? Кинжал, но он всегда висел на его поясе и им он открыть дверь не мог…

Докурив, он выдохнул последнее облачко дыма и постучал трубкой о стену, вытряхивая из нее пепел. Неожиданно Луи замер, глядя на лакированную ручку трубки в своих пальцах, а затем медленно поднес ее к глазам ближе и покрутил в луче скудного света падающего из дальнего окна. Серебряная печать мутно блеснула гравировкой фамильного герба. – Эта трубка раньше всегда была с моим отцом. Он не расставался с нею, как и я сейчас. Черт, конечно, она же разборная не просто так и этот герб, он так и просится открыть секретный ход в подземелье гнезда Гронотов. Какой же я болван… - опасливо покосившись на все еще сидящего рядом вампира, он облегченно выдохнул, не увидев горящих злобой глаз и оскаленных губ. Поднявшись на ноги и еще раз приложив ладонь к двери, граф прощупал ее поверхность и даже вскрикнул от удовольствия, найдя, наконец, что-то похожее на слабые углубления, искусно задекорированные очередной заклепкой. Быстро приладив округлую часть курительной трубки с массивным родовым гербом из серебра, он услышал глухой щелчок, а тяжелая дверь подалась вперед. Вниз вела крутая каменная лестница наполовину утопающая в непроглядной тьме, но Луи смог разглядеть старый факел, закрепленный в металлический обруч на стене. Чиркнув спичкой, он без особого труда заставил его запылать ярким огнем и осветить крутой спуск до самого дна. Не теряя времени, граф вернулся к оставленной у порога ноше, снова подняв безвольное тело на руки, и направился вглубь подвала. Воздух в этом помещении был на удивление значительно свежее, чем в остальной части замка, хотя окон здесь не имелось. Наверняка хитроумная вентиляция прекрасно справлялась со своей задачей и по сей день, хотя комфорт обеспечивала лишь паре давно истлевших скелетов. Повсюду были различные цепи и обручи, устройства и инструменты, о которых еще мальчишкой он слышал от Ральфа.  Тут даже имелось подобие очага, возможно, для накаливания железного пыточного прута. Луи вовсе не пугали пара закованных в кандалы скелетов, что смотрели на него с застывшим в черных пустых глазницах укором. Наоборот  тайна его детских грез сбылась, и теперь он видел все наяву.

- Разве здесь не чудесно, а? А вон и кресло для тебя, Реми. – прошептал он у самого белоснежного уха и направился к обтянутому кожей зловещего вида креслу с железными ободами на замках и ремнями для ног, рук, а так же шеи. При ближайшем рассмотрении оказалось, что обод на обхват шеи был вовсе не из металла, а настоящего серебра. – Да это произведение искусства, как новенькое! – словно какую-то жуткую куклу усадив вампира поудобней, он опутал его конечности ремнями, а на шее надежно закрепил обод. Отступив на два шага от сотворенной композиции, граф полюбовался на свое творение и удовлетворенно кивнул. Совершенно забыв про так и оставленную настежь открытую дверь, он не мог оторвать глаз от прекрасного мертвеца, которому так хотелось открыть глаза и заставить смотреть в ответ.

Ты не обманешь меня, вампир. Игра начинается.

0

3

---->Комната Луи.

Он видел, как его тело подняли на руки, как несли вниз, в подвал. Явственно представлялся гроб, обязательно усыпанный белыми лилиями, которые любила его сестра – единственная девушка, которую любил он сам. Процессия из одного оборотня и печального духа шла не траурно, как положено, а как-то несобранно: не было ясно, что за чувство витает здесь, в коридорах. Ненависть? Но юноша же мёртв. Интерес? Тем паче. Обида? Пожалуй, на усопших всегда таят обиду за их английский уход. И вторую смерть подряд Депре не был удостоен похорон. Бывший аристократ (или же незримый призрак бывшего аристократа) шёл в спокойном настроении, ничуть не чураясь происходящего, пришлось смириться, что никогда он не получит человеческих почестей, о которых…смешно признаться, мечтал всю сознательную жизнь – глупое желание не умереть красиво, а быть сопровождённым в роскоши: впервые за много лет купаясь во внимании родственников, знакомых, незнакомцев, рыдающих и обсуждающих, насколько хорошим Реми был. Но никто не оплакивал кончины.
А Луи смеялся – у него было достаточно поводов, чтобы удивиться сарказму судьбы, наделившей раба властью над господами. Это было не просто смешно, а до боли в висках – фарс обращался в огромный ком. Смотря на юное белое лицо, хотелось кричать о том, что лучше не знать правды. Масон остановился, с глубоким вздохом прикрыв веки и скрестив на груди руки.
- Ибо есть Истина - слова Злого, ибо Злой сеет сомнения, а Бог молчит для праведных, пути открывая, но не являя. Злой держит Истину ведущей к Богу, но совращает людей Разумом.
Гронот возился с замком, когда новообращённый принялся разгуливать по коридору, запоминая для себя мимику и особенные черты, присущие роду с портретов, сравнивая их с последним графом.
- Ежели грешник мнит себя праведным, наказание его будет страшнее грехов его, ибо не помнит он истинных Отца и Матери.  Ежели праведный мнит себя грешником, есть спасение для него в стремлении к Свету. Ибо будет отвергнут он Тьмою и послушниками Тьмы, яко всякий Церкви Божьей раб ненавидим и презираем сынами Тьмы.
Раздумья прервались, как только комната была открыта. Депре ни разу не видел подобных помещений с арсеналом для пыток так близко. Вернее, однажды ему доводилось, в Италии, спускаться в камеры и заглянуть в пыточную, где допрашивали предателя. Конечно, действо носило исключительно подпольный характер. Реми не позволили толком запомнить ни имени, выкрикиваемого беднягой, ни образа. Тем более, он кичился вида ран, будучи шестнадцатилетним юнцом. После поездки в Россию член Ложи стал относиться к пыткам более терпимо, хотя в Империи не видел их: либо повзрослел и понял, с чем связан, либо стал черствее.
Реми обошёл кругом кресло, проведя рукой по тугим ремням из потемневшей с годами и ставшей слишком жёсткой кожи, подушечками пальцев запоминая шероховатую их структуру, неровности и небольшие зазубрины, получившиеся из-за слишком ярого сопротивления – путы начинали рваться под натиском пытавшихся вырваться или бьющихся в агонии бедолаг, пропитывались их кровью, врезались в их багровую плоть, по которой бежали чужие соки жизни, заставлявшие мертвецом быть живыми, а не покоиться в семейных склепах, как им было положено и наказано оставшимися родственниками.
- И блаженен тот, кто отвергает Истину, ибо есть в Истине порок, но жаждущий Истины жаждет не смирения, а  страсти пагубной, ведущей во Тьму. Души чистых обращаются в Зло страстью своею. – Юноша остановился, рассматривая лицо покойника: знакомые губы потрескались, потемнели, щёки впали. При жизни. Ему стоило уделять внимание здоровью.
- Имеющий голос не должен звать имени Зла, ибо всякое Зло коварно и исполнит просьбу зовущего вопреки желаниям его. Не клянитесь именем Зла и не упоминайте его всуе. – Ладонь опустилась на холодные веки, после переместилась на лоб, где задержалась пару секунд.
На волка он внимания пока что не обращал, ровно как и забыл о втором звере, не удосужившись проверить, последовал ли он за ними.
- Несчастен тот, кто не ведает Любви, ибо Бог есть Любовь, а она есть гармония и понимание. Люди лишены любви и не достойны Неба. Страждущие стоят за подаянием, но чтут лишь деньги и еду, но не ценят доброго.
Реми проследовал к потухшему десятилетия назад канделябру и выдохнул на испачканную сажей витую деталь, ненароком подметив, что вещи, столь изысканной и достаточно винтажной, на самом деле, здесь, в пыточной, не место. Он хотел было смахнуть слой пыли, но вовремя вспомнил, что призраку это не под силу. Ленно тянулись минуты, жадно вкрадываясь в жизни Луи и Депре, насыщая их существование лишними бесполезными деталями: количеством бликов в расширившихся зрачках Гронота,  постоянные удары где-то внутри его груди, слева. Вампиру нравилось наблюдать  за своим инквизитором – тот казался весьма забавным в порыве ненависти к врагу, зверю и собственной слабости воображения, рисовавшего вместо проклятого человека восхитительного небожителя.
Но всё же…масона привлекала мёртвая оболочка вышедшей на прогулку души. Он был свободен: свободен от чахотки, свободен от муторного облачения в одежды, свободен от театральных масок этикета и заговоров, от которых сводит лицо. Он ещё раз задался вопросом, каково это, отказаться от тела навсегда? Животный страх, инстинкт сеял сомнения, мечтательная натура – рвалась прочь.
Реми было жалко эти сжатые пальцы, когда-то любовно пробегавшие по страницам очередной книги, глаза, видевшие воочию смерть отца и грехопадения брата, волосы, за которые его  в драке хватал Андре. С другой стороны, у него останутся воспоминания, а кудри поседеют и выпадут, глаза потеряют слабеющее к старости зрение…Художник осёкся. Внезапно он осознал, что пройдут столетия, тысячи лет, прежде чем его настигнет распад. Это тело останется навечно юным и вне власти проказы, холеры, чумы, тифа. Ему был преподнесён Тёмный Дар – панацея от старости и слабости.
Революционеру безумно захотелось оставить «сосуд» себе, но для этого стоило жить, быть его хозяином, быть в нём, не разрывая тонкую нить, тянущуюся сейчас от бездыханного мешка к бесплотному духу.
Тогда художник решился на смелый шаг – войти в  тело врага, дабы сказать ему о намерениях. Конечно, юноша не знал, сумеет ли это сделать, но как только он приблизился к графу, то почувствовал злую ауру, давящую и желающую смерти духу вампира. Даже если бы Луи позволил, его внутренний зверь был явно против.
Оставался лишь один выход.
Вампир открыл глаза.

0

4

Вампир продолжал игнорировать восторженные речи графа, будто пряча в этом притворном спокойствии злую усмешку. Его безвольно откинутая на спинку пахнущего смертью и пылью кресла голова, белоснежные кисти рук, послушно свисающие с обхвативших их металлических обручей, спутавшиеся кудри чуть влажные у самых висков, это было обманчиво, но что-то приятно трепало в груди оборотня. Он подошел ближе, порывисто наклоняясь к самым сжатым в упрямую линию губам, медленно прикасаясь к фарфоровой коже на юношески гладкой щеке самыми кончиками своих грубых шершавых пальцев, словно боясь оставить на тонкой поверхности мельчайшие царапины. Это не было похоже на ласку преисполненную нежности, нет, слишком много сдерживаемой силы в едва ощутимых прикосновениях подрагивающей от напряжения руки, слишком явная боль в глазах, с печалью смотрящих сквозь чужие веки. Луи чувствовал, что прямо сейчас судьба дала ему шанс отомстить за смерть, что не давала покоя его душе десять долгих лет. Его пальцы ласково скользили по скуле Реми, а в мыслях, раз за разом прокручивались кровавые сцены, где его собственные руки разрывают молчаливую куклу ангела на пахнущие кровью куски, как с утробным рычанием он мог бы ломать кости упыря, заглушая хруст и скрежет вывернутых наружу суставов. Давясь и захлебываясь собственной ненавистью в орошаемом кровью торжестве. В тишине.

И глаза, его лживые глаза, будут раздавлены под носками моих ботинок…

Хриплый нарастающий смех забурлил где-то глубоко в груди, но губы только скривились в болезненной усмешке, открывая удлинившиеся клыки. Уже запустив дрожащие пальцы в спутанные мягкие кудри вампира, Луи, был готов отдаться собственной жажде жестокой мести и разбить голову жертвы о предусмотрительно обитый пластиной железа край спинки кресла, но глаза вдруг обожгло непрошеными слезами, и он отпрянул от Реми.

- Нет! - отвернувшись от вампира к стене и зажмурившись в попытке сдержать предательскую слабость, он тыльной стороной ладони смахнул слезы. – Чем же я буду отличаться от тех безумных чудовищ… - прошептал граф в пустоту скорее самому себе, чем кому либо, и мысленно был рад, что вампир не видел этого безумия. Уже готовый смириться с тем, что Реми действительно мертв, а сам он видимо медленно сходит с ума, поддаваясь диким фантазиям воспаленного разума, оборотень неожиданно почувствовал смутное присутствие за своей спиной. Взгляд.

Граф оглянулся так осторожно, будто боялся нечаянно спугнуть фантома. Если бы не постепенно оживающая энергетика вокруг оборотня, он бы никогда не поверил своим глазам, встретившим осознанный темно-вишневый взгляд. – Так я был прав? Ха – ха – ха… - безумный смех опять на мгновение сотряс густую тишину пыточной, отразившись от каменных стен глухим эхом, – Месье, признаюсь, Вы меня действительно напугали своей игрой в хладный труп, но этот тонкий вампирский юмор уже начинает мне нравится. Я решил немного сменить обстановку нашей не завершенной в уюте гостиной беседы, Вам удобно Реми Депре? – вопросительно изогнув бровь, граф приблизился к закованному в ремни и железные обручи вампиру, постучав пальцем по гладкой поверхности серебряного обруча на его все так же бледной шее.

Луи не знал, как поступит дальше и что на самом деле сделал бы его героический отец. Он никогда не был в роли палача, а отцовскую пыточную видел впервые. Старый Ральф рассказывал ему, что все, что происходит в этом страшном месте, не является приступным. Все что делает отец, учил Ральф, должно вызывать уважение, потому что этими действиями он защищает секретное общество и всех нас от более опасного и беспощадного врага. И сейчас все происходило так же, ведь он, как и отец делал то, что от него требовала бы стая, что могло бы уберечь его близких. Все было так, но почему-то Луи все равно не мог избавиться от ощущения неправильности ситуации. Он всегда так хотел быть похожим на своего отца, подражая ему и стараясь произвести впечатление, но почему-то любое проявление смелости, ловкости и силы юного отпрыска всегда вызывало недовольство. Отец учил его совсем не тому, чего жаждал сам Луи, называя действия сына жестокими, бездумными и недостойными настоящего оборотня. С возрастом Гронот научился сдерживать свою натуру, но опасения отца были не беспочвенны.  Еще в ребенке мудрый оборотень смог разглядеть сокрытую под нежной плотью маленького сердца черную червоточинку.

Нет, это только мои счеты с вампиром. Это не относится к стае и не касается никого…

Отбросив все предостережения и воспоминания, Луи расслабился, и глубоко вдохнув прохладный воздух, вежливо улыбнулся своему уже полюбившемуся гостю.

0

5

В Реми было столько же безумия, сколько его было в пасечнике где-то в Богом забытом посёлке или рядовом виноделе в Бордо: его "игра в сумасшедшего" скорее веяла приятным, притягательным, ни с чем не сравнимым очарованием. Того же сказать о Луи было нельзя. Словно в графе порвались тысячи крохотных, тончайших нитей благоразумного существования, накалялись его нервы; стоило заметить, как вздуваются его синие венки, как дрожат они у виска и на напряжённых руках, стараясь оплетать непослушные (готовящиеся убить врага в независимости от желания их обладателя) пальцы, как сразу всё вставало на свои места, складывался сюжет, сценарий, по которому Гронот, определённо, собирается действовать.
Депре смотрел на него в привычной манере удивлять или приводить в состояние благоговейного ступора. В его золотисто-вишнёвых (а именно так отражались язычки огня, блики в его ирисах и от стен подвала, окутывая вампира ещё  более мистической, даже для кровопийцы, аурой) не было ни страха, ни презрения, ни чего-то ещё негативного или ожидаемого. Он излучал сожаление, лёгкую, меланхоличную, скорбь.  Особой разницы между витавшим вне тела призраком и Реми ныне не наблюдалось - юноша не двигался, будто замер, застыл, но безо всякого напряжения; разум любого наблюдателя рисовал бы картины, где бы масон сидел в обычном мягком кресле у камина в своём шато, возвышающемся на уступе скал или затерявшемся в лесу. Сейчас революционер казался старше, нет, древнее, чем оборотень, захвативший его в плен: в этих пьянящих глазах было понимание вечности, к которому идут веками. Слишком быстро, за несколько часов, он стал кем-то ещё, но не тем взбалмошным мальчишкой, едва оперившимся гувернёром, которому и детей-то поручать было опасно, не романтиком духа свободы. Возможно, он, наконец, стал собой. Или кем-то откровенно новым, эдаким сверхзлом или же проповедником добра - не взирая на его сущность, быть уверенным более чем на половину не приходилось.
Смех Гронота отдавал нотками истерии. Вернее, сквозил так, что её можно было ощутить физически. Было ясно, что оборотень запутался; неясность, кто перед ним - враг и почему стал врагом, только из-за принадлежности к противному ему роду - и сомнения в собственных решениях вершили своё дело, разбавляя по капле здравую логику нездоровой потерянностью. Реми наблюдал, не создавая нового и не разрушая сложившейся ситуации, её утончённой для извращённого ума эстетики.
- Отчего ты жаждешь убийства? - тишину, задержавшуюся слишком долго после слов хозяина замка, нарушает спокойный, мягкий голос прикованного к особому креслу вампира. - Ты, - фамильярное обращение обусловлено отсутствием надобности в вежливом тоне и манерности. Однако в звучании преобладают  оттенки снисходительного покровительства, наставления, сожаления, что крайне контрастирует с положением пленника, - ненавидишь меня за попытки выжить? За стремление понять происходящее? За...попытку получить знания? Если ты считаешь меня преступником, то помни, что и твои руки по локоть в крови, как и само это место. - Взгляд его был направлен исключительно в глаза напротив, ласково корящий. Он, будто отец, пытался привести Луи в чувство, указать путь истинный.
Юного художника легко было понять тем, кто однажды испытал на себе ужас получения дара. Никакого значения не имеет, в чём и кем была выдана эта награда: укус ли вампира, оборотня, открытие шестого врождённого чувства у мага или ведьмы. Каждый переживает личную трагедию, особенную, созданную Провидением специально для него; у человека (тогда он ещё осознает и позиционирует себя представителем доминирующего социума) возникает непреодолимое желание замкнуться и уйти от полученных откровений, его пугают «чудеса», выходящие из-под его рук, более всего его угнетает одиночество. Безраздельное, закрадывающееся в сокровенные уголки души. «Люди так не умеют». Он слышит со всех сторон, от самых близких или любимых, что «это неправильно», что невозможно, нельзя, становится словно прокажённым. Опускаются руки: сколько кинжалов вонзится в спину прежде, чем он сможет снова встать? Душа обливается кровью, слёзы засыхают, не перевалившись за веки. Он – один на один с даром. Никто не объяснит, чего стоит опасаться, что – положительно и приятно. Гроноту, как думал в редкий момент  задней мыслью Реми, крайне повезло быть оборотнем не первого поколения: на вывод наталкивали увиденные в коридорах портреты членов семьи и особые глаза. Депре мог отличить нелюдя ещё при жизни, поэтому не потерял сомнительного таланта и сейчас.
- Что для тебя значит вечность? – теперь слова напоминали разговор двух самых близких друзей в один из летних дней, лежа на траве и смотря на плывущие облака, заведённый от приятной лености и всеобщей апатии к происходящему и жизни, пока никого нет рядом, не скрываясь за масками, оголяя внутренние струны. – Видеть, как уходят другие. Дышать чужой старостью. Провожать взглядом то, что было любимо в веке: моду в искусстве, манерах и прочем. Разве есть резон в вечности, в которой нет никого, кто поддержит разговор или разделит её с тобой? Пожалуй, человеческое время намного лучше в отношении одиночества, которое длится пару десятков лет. Мнимое, наигранное, возникшее, потому что в нём была потребность. Или вечная тоска, с грузом от каждой новой жертвы твоей или неумолимой судьбы? – Он смотрел в потолок, не обращая внимания на путы. Горло немного жгло серебром, скорее всего, грозя оставить след на блёклой коже. – Я не хотел угрожать мальчишке и не стал бы, если бы не вынудил ты. Смешно признать, что теперь я понимаю: лицо того несчастного будет преследовать меня наяву (не знаю, снятся ли вампирам кошмары, снится ли им хотя бы что-нибудь), уродливое из-за меня, с последней гримасой, выразительно-испорченное. Скажи, ты прожил долго, есть ли более страшное наказание для человека, чем вечность? И грешно ли инстинктивное желание жить дальше, смешанное с философским стремлением быть собой, сохранить себя, когда это начинает казаться нереальным?
Реми перевёл взгляд на графа, ища ответов, но не от врага, а от попутчика на этом странном пути в сторону, прочь от привычного мира.

0

6

Луи потрясенно застыл после непринужденно слетевших слов с так и не разбитых до сих пор губ вампира. Нахмурившись и продолжая буравить наглеца взглядом, он мысленно удивлялся, откуда в тоне этого очухавшегося юнца сквозит настолько фальшивая умудренность. Даже пресловутое «Ты» потонуло в совершенно обезоруживающем поведении собеседника. Складывалось такое ощущение, будто новообращенный здесь он, а вовсе не Реми. Это раздражало.

Ему хотелось что-то ответить, возможно, резкое или сквозящее ответным высокомерием, но этот порыв исчез так же быстро, как и возник. Граф только чуть вздернул голову, посмотрев на пленника выжидающе и с какой-то едва уловимой печалью, затем сцепив руки на груди, двинулся в сторону лежащих на покрытом пылью столике причудливых инструментов. Реми замолчал и на какое-то время в пыточной повисла неприятно давящая тишина. Луи тоже молчал, задумчиво перебирая уже давно покрывшиеся тонкими прожилками коррозии щипцы, тонкие лезвия различной формы и длины, застывшие в слое пыли жуткого вида другие устройства. Все было безнадежно испорчено, да и тревожить кровавые воспоминания всех этих предметов совсем расхотелось, хотя рука непроизвольно потянулась к ювелирно исполненному шипу. Наверняка это тонкое лезвие было выполнено из чистого серебра и могло доставить яркий букет боли своей жертве. Граф медленно облизнул губы, чуть прищурившись в попытке разглядеть витиеватую гравировку на каплевидной ручке. Размышления о возможностях этой до сих пор отлично сохранившейся игле одновременно пугали и восхищали Луи, что уже осторожно проводил пальцем по гладкой поверхности изящного жала. Вампир же, наконец, нарушил молчание и так вовремя сменил свой тон с высокомерного на искренний, что оборотень тут же очнулся от овладевшего им наваждения. Вмиг отстранившись от пыточных инструментов, он с интересом взглянул на все так же послушно сидевшего в кресле юношу. Что-то изменилось между ними в эти несколько секунд. Конечно, подозрительность была одной из главных черт Гронота и он прекрасно понимал, что вампир может искусно, словно дорогая шлюха, использовать свою красоту и хитрость, дуря любого и срывая маски, когда меньше всего этого ждешь. Все было так, но почему-то сейчас хотелось верить этим болезненно срывающимся с губ словам. В чем подвох?

- Я никогда не был человеком, Реми. Рожденный в семье оборотней я мог не думать о вечности. Весь мой Мир состоял из окружения той же крови что и бежит в моих жилах, лишь старый слуга мог напоминать мне о скоротечности человеческих лет, но сейчас все это уже лишь воспоминания. – Взгляд упал за плечо вампира на яркий ореол пламени факела на стене, и лицо на мгновение исказила гримаса боли. – Сначала люди… орден святой инквизиции. Они отобрали у меня все, отобрали у Парижа того, кто держал волков в крепкой стае, а вампиров на нужном расстоянии. Знаешь, тогда ведь все было в порядке во всех кланах, и совет регулировал эти отношения, а что теперь? Неужели люди и церковь довольны нынешними беспорядками, за которые некому быть в ответе, да, им удалось уничтожить большую часть влиятельных семей нечисти, разрушить кланы, но вряд ли что-то поменялось к лучшему, – усмехнувшись, он прошел вглубь комнаты и встав за спиной вампира, мягко опустил руки ему на плечи, крепко сжав пальцы.
– Потом у меня отобрали последнюю часть моего Мира вампиры. Это было насмешкой, угрозой, каким-то предупреждением с их стороны… не знаю. С тех пор время как-то остановилось, знаешь, это вряд ли можно объяснить и я сомневаюсь, нужно ли тебе это в принципе. Ты лишь новообращенный и я все больше склоняюсь к мысли, что насильственно, не так ли? Отсюда все твои переживания по поводу умирающего в тебе человека, страхи, что сквозят в твоих речах. Я чувствую это и одновременно боюсь ошибиться повторно. Да, ты прав, что я спровоцировал твои действия, но ты даже не представляешь себе, каких демонов пробудил во мне, появившись на могиле убитого твоими сородичами человека с видом ангела-вершителя судеб. Я так долго искал того кто мог бы стать жертвой во имя мести, а в лучшем случае связующим звеном с кланом, что это оказалось непреодолимым соблазном. Я не видел убийц и не знал их истинного мотива, хотя был ли это действительно клан или же случайный безумец – я никогда не узнаю. – Убрав одну руку с плеча юноши, граф щелкнул замком на спинке кресла и серебряный обруч со скрипом отпустил шею пленника.
– Что касается вечности… это трудное испытание для обращенных. Не могу сказать с уверенностью, но я немало слышал о случаях самоубийств вампиров. Не все способны свыкнуться со своей новой сущностью, потребностью, переменам. Я был рожден оборотнем и воспитывал в себе зверя изначально, мне не известна жизнь с единым «Я», как у людей, но ты… ты все равно умрешь Реми. Не терзай себя, скверна в твоих жилах все равно убьет жизнь. Понимаю, что тебя обратили совсем недавно и пусть сейчас я вижу в тебе еще мягкого живого человека, вскоре ты превратишься в безжалостного монстра. В этом нет твоей вины, но совсем скоро ты забудешь о своих страхах вечности. Страх не исчезнет, вернется вновь, но уже много позже, когда ты наверняка уже обретешь свое место в обществе себе подобных. Смешно слышать это от своего врага, но я советую тебе держаться в кругу своих сородичей, они помогут тебе справиться с твоими сомнениями и научат ненавидеть оборотней. – Похлопав по его плечу, граф искренне рассмеялся, и ловко обогнув кресло, стал освобождать пленника от пут.

Достаточно. Действительно, было глупо думать, что этот птенец выведет меня на клан. Это обычный напуганный мальчишка, с которым произошло какое-то насилие. Он жертва… не более. В любом случае он не даст мне никакой информации, нет смысла держать его здесь. Прости отец, если ты такого решения не одобрил бы.

- Ты свободен, но не делай глупостей, иначе я оставлю тебя тут в полной мере ощутить вечность пары столетий. – Сняв последний ремень с кукольного запястья, граф невольно залюбовался изящными пальцами, задумчиво спросив:  – Ты творческий человек, я не ошибся? Пианист, а может художник?

Совершенно неуместные в сложившейся ситуации вопросы, но ему было уже все равно, что подумает о нем Реми. Простое любопытство лучшая черта для вампира во всем доступном арсенале казавшегося безумным оборотня.

0

7

Единственный подвох был в том, что подвоха не было: ни намёка на притворство, которого ждал Луи, буквально изводя себя, изъедая душу и терпение. За прошедший вечер Реми ни разу не солгал и не попытался обмануть графа, пока последний, словно уже обманутый Цезарь, попавший в Ад, защищал от кинжала спину. К слову, Юлий обязан был попасть в Тартар для искупления грехов – он погубил столько же жизней, сколько уносит в современном мире техническая революция, подводя людей к точке предела и заводя в те дебри неопознанного, куда их никогда не звали – и остаться среди уродливых демонов, принявших облик сенаторов, чтобы каждый день оглядываться и ждать, как из-за колонн тянутся их тени, затем появляются они, и на закате, лишь солнце коснётся земли, взмоют вверх в не дрожащих руках ножи и вонзятся в спину. Депре не врал, не таил зла, всего-то излагал мысли, словно позабыв о нависшей в виде пыток и мести (непонятно за какие грехи: за убийство бедолаги в парке? За вторжение на чужие частные владения? Во имя всего святого, во имя Франции, можно же было просто позвать жандармерию! А, нет, впрочем, месть была за разбитую бутылку вина – да, за это, пожалуй, можно и убивать).  Вампир сидел в кресле в непринуждённом, расслабленном состоянии; веки его были наполовину прикрыты, рассеянный взгляд уставился в никуда; пальцы немного сжаты, губы приоткрыты для дыхания – дань привычке, он же мёртв, какое, ко всем чертям, дыхание! Если бы кто-то обладал даром видеть подноготную, внутренний мир человека, сказал бы, что под физической оболочкой Реми тоже серо, опустошённо и … тоскливо.
Почему-то Гронот решил, что вампир ведёт себя высокомерно, что в речь вкладывается целая симфония отрицательных, по меркам  современного гуманного социума, однако Депре не задумывался над этим, излишне мелочным, вопросом: он говорил от души к душе, пытаясь коснуться внутреннего «я» графа. Крайне смешно утверждать такое, когда  несколько минут назад он и в самом деле касался душой, духом, пренебрегая плотью, физическим началом. Пока Луи рассказывал о себе, масон сидел недвижно, окончательно закрыв глаза – под плотно сомкнутыми веками думалось легче, представлялось, анализировалось. В голову пришла глупая, детская идея: вот бы момент длился дольше, не нужно было прислушиваться, запоминать, считать врагом, оставаться человеком для человека в человеческом тлене и фальши, взять, начать неудавшееся знакомство сначала и соврать друг другу с кристально честными взглядами, говорить о погоде и политике (право, они же столь похожи: в обоих случаях никто не знает наперёд ничего, но упорно лжёт, защищая свою точку зрения от осуждений; и политику, и погоду неимоверно сложно понять на данный момент – небо и дипломаты не имеют привычки раскрывать карты полностью). Захотелось, чтобы вместо юноши за спиной, держа за плечо, стоял брат.
Мир, как показывает практика, упорно не желает быть благим и «удобным», без исключения. Рассказ,  слушателем которого вампиру пришлось стать, нёс в себе не меньше боли, чем его воспоминания.
- Я верил в Иисуса и Марию. И верю. Я верил в увещевания старых священников и монахов о всемирном зле, эдаких детях Молоха, отравляющих путь к Царствию Небесному праведников, но…Если то, о чём ты говоришь, правда, т.е. оборотни и, как смею предположить, вампиры могут рождаться таковыми, то мы видим…Нет, не людей, кого-то ещё, но живых. Я не говорю о таких, как я, уже мёртвых, умерщвленных, лишённых тепла, только о рождённых. Вижу тебя как человека, как парижанина, француза, даже слышал когда-то о скрытности и загадочности молодого графа, наследника Гронотов, которого вовсе не интересовали дела, когда Франция стоит на перепутье, не мне об этом напоминать. Никогда не мог предположить, что оборотни тоже люди. Что всё зло, о котором рассказывают, тряся руками и молитвенниками, Библией, на деле – такие же мыслящие, разумные, испытывающие боль, страх, привязанность существа. Ведь страдания даны для искупления и попадания в Рай, значит, вы тоже можете пройти путь. Вы ведь не обязаны убивать? Верно? Вы не обязаны убивать простых граждан? А убивают…безумцы. – Он сдавленно выдохнул, на мгновение прищурившись: было видно, что юнец сожалеет о случившемся.-  Среди людей тоже много безумцев, чтящих не законы и мораль, а только собственные принципы, поэтому решающихся на преступление; нарушители есть всегда. Возможно, я не прав. Я понимаю, что моё существование противоречит физике и анатомии, я не должен жить, но…хочу. Вернее, не хочу умирать, исчезать, растворяться. Я боюсь не попасть в Рай, да и в Ад не спуститься. И ещё…- Реми, если приглядеться, приобрёл лёгкий румянец, как влюблённый гимназист, - мне нужно помочь своей сестре: человек я или нет, семья – единственная опора, отрада, то, ради чего идут дальше. Я соболезную тебе. Откровенно говоря, у меня тоже нет родителей, только убили их разные обстоятельства: матушка была разодрана собаками, а я уверен, с горящими глазами, пусть их не видел, поэтому настолько яро отреагировал на обращение того белого волка, отец же – заколот шпагой во имя убеждений, как во имя своих убеждений люди вершили суд на твоим отцом, стечение обстоятельств, ошибка обеих сторон, фатальная. Речь идёт о животном инстинкте – поиске пищи ради выживания? Вампиры, оборотни… «едят» людей?
Почувствовав свободу, он первым делом потёр запястья, будто по привычке, затем лишь открыл глаза, привыкая к темноте и  единственному факелу в помещении. Реми не стал обращать внимания повторно на орудия пыток. Его интересовали разговор и собеседник.
- Не хочу искать «сородичей» - их я…не люблю, - революционер подобрал наиболее деликатный вариант из роящихся в черепной коробке ругательств и язв, - ещё больше, чем собак.
Вопрос о роде деятельности ничуть не застал врасплох: он был задан спонтанно – реакция была точно такого же характера. Не задумываясь, бывший дворянин ответил:
- Иногда пишу картины, чисто для себя. Пожалуй, невинное занятие стало манией после того, как я впервые увидел вампиров, да и оно же стало настоящей причиной моей смерти. Забавно, не правда ли?
И вдруг он рассмеялся – коротко, однако вполне весело и чисто. Его смешил факт, замеченный только теперь: если бы Депре не увидел давным-давно Дассена, не написал бы портрет, не подошёл бы с просьбой позировать, то Ролан ни за что не обратил бы внимания на тощего, болезненного молодого человека в тёмной измятой накидке и коньяком вместо половины крови.
Юноша тряхнул головой. Сейчас он напоминал странного студента, почему-то перепачканного в крови и с едва заметной красной линией ожога на шее.

0

8

С каждым произнесенным вампиром словом, Луи все глубже вникал в его человеческую суть. Удивительно, но создавалось ощущение, что в парнишке борется за жизнь не людская душа, а наоборот вампирская скверна пытается не сдать свои стремительно сокращающиеся позиции. Гронот за свою непоседливую юность знал многих вампиров в схватках, диалоге, действиях, но каждый из них был чем-то необратимо похож на собрата и от этого молодой оборотень чувствовал гордость мнимого долга, убивая «очередного из толпы». Сейчас же он заново знакомился с Реми, понимая, что тот был не только образованным молодым человеком, но так же страстно верующим в святую церковь и Бога.

- Насколько мне известно, вампиры не способны рождаться, так как изначально это были обращенные демоном и магией люди. Я не могу с уверенностью утверждать что-либо о другой расе, но точно уверен в том, что в каждой расе есть несколько видов существ. Так, например, среди мне подобных есть и безумцы, которыми овладевает демон во время обращения, обычно это слабые люди, что не выдерживают обращение психологически, либо умирая и попадая во власть темной сущности. Такие оборотни очень опасны и могут считаться чудовищами из христианских сказаний, но это явление очень редкое, поэтому основная наша часть является разумными людьми с геном волка. Оборотень не имеет цели убивать людей, мы можем вести обычную жизнь людей, так же как и вы, поэтому… как знать, может и Рай для всех нас един. Но святая инквизиция делила Мир только на чудовищ и людей и смогли избежать этой метки разве что маги, насколько мне известно. – Граф глубоко вздохнул и задумчиво покачал головой. – Боже, какая глупость, едят людей? О, нет нет… оборотни питаются человеческой пищей, либо сырым мясом животного, но только на охоте в форме волка. Вампиры же получают свою энергию и способность к жизни мертвого тела через кровь любого существа в ком ее можно найти, разве что животная кровь не имеет нужной силы для поддержания их сверхъестественной силы, но для простого выживания сойдет и крыса. Но ни оборотни, ни вампиры никогда не нуждались в поедании плоти человека, я таких случаев не знаю. – Он подозрительно взглянул на парня. – Ты убил человека? Жестоко? Это был ребенок? – На последнем вопросе голос чуть осип.

Почему-то столь страшная догадка показалась оборотню вполне возможной, ведь при обращении молодняк вампиров каким бы он ни был верующим при жизни творил поистине ужасные вещи в состоянии первой жажды. Графу вспомнилась та страшная ночь из прошлого Парижа, когда у входа в старые катакомбы нашли тело беременной женщины буквально разодранной когтями на висящие лоскутами куски и всю покрытую глубокими укусами клыков. Она была досуха выпита, а истерзанный младенец в ее утробе был обескровлен прямо через глубокий прокус головы. Это была ужасная жертва, и Луи был уверен, что столь безобразное убийство могли совершить только обезумевшие от жажды обращенные. Поэтому и сейчас перед глазами стояли все эти ужасы при мыслях о первой жертве Реми.

- Не хочу искать «сородичей» - их я…не люблю

- Ты удивляешь меня все больше. Прямо таки ломая все стереотипы о вампирах, обычно молодняк настолько связан со своим «отцом», что неподчинение его воли несет даже физические страдания. Но это вновь лишь мои знания и предположения, так как сам я не вампир. Знаешь, в этом я с тобою солидарен, вампиры те еще твари. – Губы растянулись в усмешке, - Так значит, банальная  тяга к искусству и погубила тебя, какая ирония. Тебе наверняка попался представитель «Тореадоров», они, знаешь ли, любят искусство и юную красоту в равной степени. Но не будем больше об этом, я хочу чтобы ты нарисовал меня. Я единственный живой наследник рода Гронотов и обязан иметь достойный портрет наравне с галереей своих предков. Ну а в твоем таланте, да еще усиленном вампирским даром, я не смею сомневаться. Согласен? Это будет платой за твою свободу, а если все пройдет гладко, то и в денежном эквиваленте. – Улыбнувшись, граф приблизился к Реми и доверительно положил руку ему на плечо, смотря прямо в глаза.

0

9

Никто из них не имел прав обвинять второго в бессмертных грехах: на крики Луи, если бы тот вздумал устроить сцену из жалости к людям, вампир парировал бы эпизодами, явно имевшими место быть в жизни оборотня, десятилетиями гулявшего по улицам Парижа. Руки их были в крови не в равной мере, но ни один из них при этом не мог перевести ситуацию к назиданию или порицанию таким образом, дабы спор не вышел за рамки и не свёл на нет шаткое состояние переговоров.
Реми улыбнулся,  почувствовав, насколько же были неправы те, кто мнил, что изображение креста может дарить раскаяние и очищение. Кожа на спине давно не давала неприятных ощущений, кроме воспоминаний о клейме, словно метке на скоте у какого-нибудь разбогатевшего крестьянина. Изображение святого предмета, символа никогда не имело и не будет иметь силы, равной традиционно приписанному ему человеческими историями, верой.  Через  секунду Депре не скрывал улыбки по причине собственной глупости: смысл в ожоге не в форме (даже если бы была богохульная надпись или незавершённая пентаграмма, результат бы не изменился), а в факте признания подчинения распорядку и правилам, клятве помнить. Искать значения нужно на поверхности, из любой ситуации есть достойный и практичный выход, какой бы она сложной не казалась на первый взгляд.
Аналогичное стоит предположить относительно их разговора. Информация. Ключ находится исключительно в восприятии, анализе и использовании информации, полученной из любого источника:  большинство (людей, вампиров, оборотней и  прочих) обращают внимания лишь на факты, заведомо обозначенные важными. Иногда подтасовка приоритетов в реальности играет высшую роль. Юноша  поднялся  с кресла и принялся  мерить шагами квадрат метр на метр, избегая близости  с горящим факелом, заметно коптившем и без того ужасающе грязный потолок пыточной. Попутно революционер прислушался к запахам и звукам: где-то далеко, за стенами, возможно, в ином помещении подвала, капала вода, сырость  помогла разнестись запаху гниющей крысы, слабеющему, будто животное окончило гонку наперегонки с голодом или отравой  около двух недель назад. Мёртвые мыши и крысы никогда не были редкостью для нижних этажей парижских зданий.
- То есть существуют «интеллигентные чудовища», если  подобным выражением дозволено воспользоваться относительно нормам языка и здравого смысла? – парень  согнул руки в локтях и , держа перед собой, соприкоснулся пальцами в задумчивом жесте. – С безумными вампирами мне встречаться доводилось. – Он замялся, словно споря, стоит ли говорить об Энрасе.  Потребность в  доводах от знатока оказалась сильнее опасений. – Хочу добавить, я даже встретил мужчину с явно неестественной мощью: физической и…Он противостоял пению вампирессы, чьё колдовство повлияло на всех посетителей, кроме него и, пожалуй, нелюдей. 
Полной уверенности в словах  поэта не было и в помине; он напоминал ребёнка, делающего первые несмелые шаги.
- Господь Всемогущий…- революционер перешёл на шёпот, остановившись рядом со спинкой кресла. – Выходит, работа  Святой Инквизиции приносила плоды? Говоря сугубо с общепринятой точки зрения, смертных.
Он был искренне удивлён открывающимся  знанием, ибо всегда считал испанцев и их последователей глупцами, погубившими сотни невинных душ безрезультатно. Парадоксально: Реми  верил в существование демонов и других оккультных сущностей, но действия инквизиторов вызывали у него грустную улыбку.
- Нет! Я бы себе никак не позволил прикоснуться к ребёнку! Нет…бродяга. Пьяный, грязный, в ободранной одежде и жутким «ароматом» всех парижских нечистот вместе взятых. Но мне жаль его – никто не заслуживает подобной смерти лишь по причине неудавшейся и без того жизни. Жестоко ли? Я…плохо помню.  Вроде бы, свернул быстро шею, пил, сил оказалось больше, поэтому после голова оторвалась, как у тряпичной куклы новоорлеанских тёмнокожих детей. И сбежал. Я нёсся по городу, со всех ног, плутая, не смотря на дорогу. Когда обернулся,  только  представь, за мной по воздуху плыла его голова с вывалившимся наружу языком и еле держащимися глазами. Выкинув её куда-то в сторону, снова бросился под дождём вперёд, добрался до сада и …дальше тебе история известна.
Воскрешая картину в памяти, Депре добился чувства омерзения к себе и трупу вновь, практически передёрнув при этом плечами.  Художник в нём видел в поступке невыносимую неэтичность.
- Я бы возжелал «отца» на вертеле поджарить вместо куропатки и подать с вином.
Он в душе раз пять «отблагодарил» Ролана новыми ругательствами, поток которых, как казалось, не мог иссякнуть и через тысячу лет, при условии, конечно, что Реми сумеет прожить столь долгий срок.
- Мне забрать холсты и инструменты  из своей квартиры? – естественно, вампир был согласен заполучить свободу и модель в одном лице. После слов Луи, стало ясно:  у живых мертвецов зрение лучше, чем у людей, как следствие, изобразить выйдет даже те детали, которые бы непременно ускользнули бы  от внимания несколько жалких часов назад.  Внутри, около сердца, зародилась эйфория вдохновения.
В мозгу тоже что-то щёлкнуло, и зрачки блеснули недобрым, но ярким огнём.
- Почему бы не…помочь новой Инквизиции? Именно против вампиров, доказать их существование и уничтожить руками большинства? Гронот…Последний из великого рода Гронотов! Это колоссальное оружие, Луи!  Твоё имя! – повинуясь врождённой импульсивности, юноша зажестикулировал,  возобновляя  прогулку по пыточной от факела до двери и обратно. – Ты принадлежишь настоящему дворянству, а не лжедворянству! Да тебе стоит пожелать, сразу окажешься при дворе:  с твоим мнением будут считаться, только выйти из сумрака замка в светский Париж. Многие партии и лобби хотели бы заполучить тебя. 
Ему бы помочь сестре, обеспечить ей жизнь, восстановить доброе имя, привезти  домой брата…Но не лезть в войну, особенно, если она касается сильных ночного мира. Реми – есть Реми. Во славу величия Франции!

0

10

В пыточной становилось как-то душновато, хотя старая вентиляция вполне должна была справляться со своими задачами, Луи все равно казалось, что воздух куда-то стремительно ускользает. Ощутимей всего это загадочное явление проявлялось в короткие моменты, когда вампир меряя шагами комнату, оказывался ближе, пусть и всего на шаг. Разговор между ними уже не был противостоянием, а обретал мягкость и вместе с тем легкость контакта, но Реми все равно оставался молодым и опасным, поэтому некоторое жутковатое чувство еще назойливо сосало под ложечкой.

- Интеллигентные чудовища? – Не сдержав смешок, он покачал головой и коротко кашлянул в кулак. – Какое замечательное определение ты выбрал. Да, совершенно такие же интеллигентные, как и представители человеческой расы, я даже осмелюсь предположить, что примерно в одинаковых пропорциях подонков, любителей извращений и совершенно добропорядочных господ. Многие даже умудрились настолько ловко скрывать свое происхождение, что людское общество искренне не видит в похожих друг на друга дальних родственниках одного и того же долгожителя, вот такой вот конфуз. Надеюсь, я удовлетворил твое любопытство по этому вопросу. – Вопросительно заглянув в удивительно темно-вишневые глаза, граф невольно поддался легкому гипнозу о котором, наверняка, не подозревал и сам виновник. – Ого, месье Депре, да у вас выдалось совершенно удивительное утро, не так ли? Странный человек противостоящий пению вампирессы, обращение безумным вампиром Тореадором,… пожалуй, мне стоит чаще выходить на прогулку в город. – На губах мелькнула полуулыбка. – А откуда тебе известно, что тот мужчина противостоял чарам вампирессы, ты ведь был так же околдован, как и остальные люди? Может он был тоже вампир,… хм.

Про плоды инквизиции оборотню говорить совсем не хотелось, поэтому в ответ на потрясенное замечание Реми, он лишь неопределенно пожал плечами, но поддерживать тему не стал. Разговоры о подобном могли вновь возбудить в Луи агрессию зверя, а ему бы не хотелось опять поддаться эмоциональному порыву.

- Отвратительная история. - Граф поморщился от представленной вампиром картины. -  Но первое утоление жажды вампира никогда не бывает привлекательным, я в этом уверен. Ха- Ха, Тореадор на вертеле? У тебя потрясающее чувство юмора… на вертеле им самое место, согласен. – Эту картину было представлять куда приятнее, чем предыдущую и Гронот был рад отвлечься, таким образом, и чуть-чуть снять напряжение.

И я хотел убить этого невинного мальчишку, что был насильно осквернен тварью столь ненавистной ему даже после обмена древнейшей кровью из жил друг друга? Ох, каким я бываю резким и страстным в своих действиях и убеждениях, мне не хватает терпения и веры людям. Отец… отец, как вы были правы.

- Инструменты? Ах, да, конечно, но… - Он недоверчиво взглянул на Реми, будто размышляя о правильности своего решения. – Не сочти за дерзость, но я бы хотел сопроводить тебя до твоего жилища, так будет правильней. – Немного смутившись своей подозрительности, казалось бы, уже излишней между ними.

Неожиданная и мощная смена настроений в и без того тесной комнатке, подействовала оглушающе. Реми заговорил быстрее, жестикулируя и источая настолько обжигающую энергетику, что Луи невольно вздрогнул и нахмурившись, на мгновение прикрыл заслезившиеся глаза. Парень продолжал рассуждать о казавшихся невероятными перспективах, которые могли стать явью в его изящных пальцах и остром уме, ему лишь нужно было подтолкнуть наследника Гронотов к свету общества Парижа. От этих слов мальчишки стало стыдно, ведь сам Луи никогда не тянулся к власти, а наоборот вел себя наивно и самонадеянно, словно его уважаемые в обществе предки были пережитком ушедшего прошлого.  Возможно, это был просто страх подобной ответственности, ведь он так и не успел получить настоящее воспитание своего известного в высших кругах отца и от этой собственной диковатости любые перспективы подобного развития меркли и теряли привлекательный лоск.

- Ты хочешь, чтобы люди восстали против вампирских кланов ведомые кличем оборотня? Послушай, мой отец учил меня быть избирательным и не поддаваться всепоглощающей агрессии, но даже если я решусь на войну с кровососами, то только во главе стаи тех, кто с молоком матери впитал многовековую боль моей расы. Люди не могут быть верны, в конце концов, любая Инквизиция закончится одной сплошной бездумной резьбой. А на счет, выходя в свет,… я никогда не думал об этом всерьез. Да, мой отец был значимой фигурой в обществе и в свое время он занимал пост в Совете Парижа, где были представители каждой из рас населяющих город. Но боюсь, что сейчас этого органа уже не существует, поэтому город постепенно теряется в бесконечных бесчинствах тех чудовищ, которые не связаны некогда почитаемыми правилами. – Ему так хотелось рассказать этому смышленому парнишке все свои планы, простая потребность в партнере, в единомышленнике, но все же Луи замолчал, решив повременить с откровениями. Эта маленькая слабость могла стоить ему намного большей потерей.

- Поговорим по дороге к твоему дому, если ты не против. В этих стенах становится тесно и душно от избытка энергетики. Твоей энергетики, она впечатляет, Реми. – Решительно зашагав к лестнице, он снял с закоптившейся стены факел и оглянувшись через плечо, чтобы убедится, что вампир следует за ним, вышел в покрытый мраком длинный коридор. Факел осветил покрытые слоем древней пыли огромные портреты, грозно взирающие из своих позолоченных рам на нарушителей их векового сна, рассыпав дрожащие тени по написанным маслом лицам.

===>>> Съемная квартира Реми Депре

0

11

Луи вызывал противоречивые чувства, собирающиеся в букет, благоухающий настолько дурно, насколько Реми позволяло представить воображение; смешнее всего был факт, что запахи исходили как раз из сознания Депре, обдумывающего слова и поступки графа, но никак не от рассуждений Гронота: вязкое болото вины и стыда затягивало в омут, играя бледностью кувшинок взамен вытянутым вверх рукам, к спасению. Почему бы не зарисовать? Пару эскизов, чтобы запечатлеть подробно черты молодого мужчины, изучить одного из призрачных господ, появлявшихся еженощно, дабы стать очередным олицетворением глупой, бесполезной человеческой смерти. Впервые юноша задумался, а сколько трупов цепляются в неистовстве последних, изломанных поз за коряги на дне Сены, Темзы, Тибра, Дуная, Нила...Сколько же опустевших вместилищ душ пополнило полки мертвецов, марширующих в Рай или Ад, ропча у ворот Петру на белоликих чудовищ, поклоняющихся Дьяволу во всём его множественном проявлении, включая разнообразие имён - от светоносного Люцифера до царственного Молоха - и шифров, знаков, символов. Реми задумался  о тайнах великих алхимиков, о кладах бесценных знаний - погребённых в подземных катакомбах запрещённых библиотек фолиантах на обгоревшем пергаменте. Его буквально наполнило ощущение волшебной близости к величайшему открытию, как усердно учившегося целый год ребёнка в канун Рождества изнуряет томительная мука ожидания подарка, когда спустя года, уже выросший, он забывает, что же его ожидало под  нарядной елью, но не в силах выкинуть из сердца воспоминания о смиренном долженстве счёта секунд до инсценированного рождения Христа, непременно одетого в белоснежную длинную рубаху и лежащего в простой деревянной колыбели. Если он научится контролировать свои отвратительные инстинкты, запирать где-то в сокровенной темнице подсознания страхи и отвращение к новоприобретённой жизни. Точно. Масона осенило: теперь это не его судьба, не его жизнь, данная родителями в фамильном гнезде, нет...- та была вероломно уничтожена, раздроблена сумасшедшим герцогом и не менее безумной спутницей Ролана с бездонными антрацитовыми глазами- какая-то новая, врученная в пользование без учебника или самоучителя. Художник поймал себя на мысли, что размышлял о существовании гимназий для детей ночи. На губах появилась улыбка и она тут же переросла в задорный смех, без издёвки над Луи или подоплёка, без язвы.
- Как думаете, мсье, есть ли в нашем огромном мире школы для непослушных и потерянных, обращённых против воли вампиров? Впрочем, pourquoi pas? - Он пожал плечами, отбросив несуразный повод философствования, посчитав, что в мире не стоит ничему удивляться, если вчерашним вечером над вами пролетают огромные белые медведи, на следующее утро вы нечаянно выходите призраком из тела.- Касательно мужчины...Я ему поверил, его словам о принадлежности к роду людскому. У меня не было никаких оснований не верить, а в точке опоры для устойчивости собственного мироощущения я нуждался остро.
Революционер продолжил вытаптывать тропу в полу, изменив маршрут: от криво стоящего табурета с железными щипцами с коричневыми пятнами засохшей крови до «кресла неверных».
- Бездумная резьба...Совет Парижа...- послышалось бормотание под нос, вампир обдумывал и повторял за Гронотом наиболее важные из озвученных аспектов речи, чуть не врезавшись лицом в возникшую из неоткуда и неожиданно стену.
Стряхнув наваждение, бывший дворянин без лишних реплик последовал по коридорам этого старинного замка следом за печальным графом: нет, не выражение лица, изгиб линии губ, взгляд, но осанка, одежда, будто наспех накинутая выработанным век назад рефлексом, выдавали в наследнике великого рода бесконечное депрессивное настроение, которое, как думалось, находилось вне власти времени. Мужчина показался Реми одиноким, притом в столь ужасающей степени покинутости, когда на чашку английского чая не заглядывают даже мысли или птичьи голоса из-за окна. В свете факела впечатление усиливалось, ибо огоньки  не желали становиться рядом, а плясали вокруг, не касаясь его, словно боясь обжечься, как бы комично не было подобное предположение.
Мир, в который попал Депре, был резче, темней, страшней. Чтобы это понять, хватало одного взгляда на шагающего в паре шагов впереди графа; людям просто-напросто не хватает времени, чтобы познать истинный лик одиночества и принять отречение от материального и тленного, понять, насколько поверхностны их стремления и жалки, по сравнению с чем-то реальным, существующем вне замкнутого круга повседневных дел.
Вампир машинально скользнул пальцами по оголённой и немного саднящей шее. «Интересно, скоро пройдёт ожог? Или это будет моим напоминанием?»
И вот оба покинули замок, растворившись в серой пелене дождливого парижского дня, в шелесте мокрых листьев деревьев, травы и капель, падающих на надгробный камень погибшего годы назад смертного; ливень пел реквием, но главным героями этой грустной мелодии были умерший утром мальчишка, изуродованный изнутри, и растерзанный бродяга, изувеченный снаружи. 

--->Съемная квартира Реми Депре

0


Вы здесь » RPG: Lost paradise » Замок графа Луи Гронота » Подвал. Старая пыточная.